Убийство в Вене
Шрифт:
Петер Метцлер открыл дверцу и ступил на тротуар. Рев гнева возник в толпе, и плакаты заколыхались.
«Нацистская свинья!»
«Рейхсфюрер Метцлер!»
Кандидат шагнул вперед, словно не замечая столпотворения. Молоденькая девушка прорвала кордон и кинулась к нему с тряпкой, пропитанной красной краской. Она швырнула тряпку в Метцлера, а тот так ловко увернулся, что почти не сбился с ноги. Тряпка – к восторгу демонстрантов – попала в полицейского офицера. Девушку, бросившую ее, схватили
Метцлер спокойно вошел в вестибюль отеля и направился в бальный зал, где тысяча его сторонников уже три часа ждали его прибытия. Он приостановился на минуту у дверей, чтобы собраться с силами, затем прошествовал в зал под гром приветствий. Графф, оторвавшись от своего кандидата, смотрел, как он пробирается сквозь толпу обожателей. Мужчины теснились, стараясь поймать его руку или похлопать по спине. Женщины целовали в щеку. Метцлер, безусловно, решил быть сексуальным консерватором.
Проход в переднюю часть зала занял пять минут. Когда Метцлер стал подниматься в президиум, хорошенькая девушка в платье с облегающим лифом и широкой юбкой протянула ему большую глиняную кружку с пивом. Он поднял ее над головой – раздался исступленный рев одобрения. Он отхлебнул пива – не глотнул, как для фотографии, а отхлебнул как следует, по-австрийски, – затем подошел к микрофону.
– Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли сегодня. И хочу также поблагодарить наших дорогих друзей и сторонников за такой теплый прием перед отелем. – По залу прошла волна смеха. – Эти люди, по-видимому, не понимают того, что Австрия – для австрийцев и что мы сами выберем свое будущее, основанное на австрийской морали и австрийском представлении о благопристойности. Чужакам и критикам из-за границы нечего совать нос во внутренние дела нашей благословенной страны. Мы сами выкуем наше будущее, будущее австрийское, и это будущее начнется через три недели, считая от сегодняшнего дня!
Столпотворение.
26
Барилоче, Аргентина
Секретарша «Барилочер тагеблатт» оглядела Габриеля с более чем мимолетным интересом, когда он вошел в дверь и направился к пьедесталу, на котором она сидела в глубине приемной. У нее были коротко остриженные черные волосы и ярко-синие глаза, выделявшиеся на загорелом хорошеньком личике.
– Чем могу быть полезна? – спросила она по-немецки, что было едва ли удивительно, поскольку само название газеты «Тагеблатт» указывало на то, что это немецкоязычное издание.
Габриель ответил на том же языке, сумев, однако, искусно скрыть то, что он, как и девушка, свободно владел им. Он сказал, что приехал в Барилоче провести генеалогическое изыскание. Он ищет, заявил он, человека по имени Отто Кребс, который, как ему представляется, является братом его матери. У него есть основание считать, что герр Кребс умер в Барилоче в октябре 1982 года. Не мог бы он поискать в архивах газеты объявление о смерти или некролог?
Секретарша
– Следуйте за мной.
Она провела его через небольшой газетный зал – каблуки ее громко постукивали по выцветшему линолеуму, покрывавшему пол. С полдюжины сотрудников в рубашках отдыхали в разных позах, курили и пили кофе. Никто, казалось, не обратил внимания на посетителя. Дверь в архив была распахнута. Секретарша включила свет.
– Мы теперь компьютеризованы, так что все статьи хранятся в базе данных. Боюсь, это лишь начиная с девятьсот девяносто восьмого года. Когда, вы сказали, тот человек умер?
– По-моему, в восемьдесят втором.
– Вам повезло. Некрологи все индексированы – от руки, конечно, по старинке.
Она подошла к столу и открыла толстый, переплетенный в кожу гроссбух. Линованные страницы были испещрены написанными мелким почерком заметками.
– Как, вы сказали, его имя?
– Отто Кребс.
– Кребс, Отто, – сказала она, перелистывая страницы, пока не дошла до «Кс». – Кребс, Отто… А-а, вот. Судя по всему, это произошло в ноябре восемьдесят третьего года. Вы хотите посмотреть некролог?
Габриель кивнул. Женщина записала номер и перешла к стеллажу с картонными ящиками. Она провела указательным пальцем по ярлыкам и остановилась, дойдя до того, который искала, затем попросила Габриеля снять ящики, стоявшие на нем. Она подняла крышку, и от содержимого ящика поднялся запах пыли и гниющей бумаги. Вырезки хранились в ломких пожелтевших папках. Некролог по Отто Кребсу был разорван. Секретарша поправила беду с помощью прозрачного скотча и показала страницу Габриелю.
– Это тот, кого вы ищете?
– Не знаю, – откровенно ответил он.
Она взяла у Габриеля вырезку и быстро ее прочла.
– Здесь сказано, что он был единственным ребенком. – Она взглянула на Габриеля. – Это ничего не значит. Многие вынуждены были скрывать свое прошлое, чтобы оградить родных, еще находившихся в Европе. Моему деду повезло. По крайней мере, он сумел сохранить свое имя. – Она внимательно посмотрела в глаза Габриелю. – Он был из Хорватии, – сказала она. И заговорила как соучастница: – После войны коммунисты хотели предать его суду и повесить. По счастью, Перон согласился разрешить ему приехать сюда.
Она положила вырезку на фотокопировальную машину и сделала три копии. Затем вернула оригинал в папку, а папку – в соответствующий ящик. Копии она вручила Габриелю и повела его назад.
Габриель читал, пока они шли.
– Согласно некрологу, он похоронен на католическом кладбище в городе Пуэрто-Блест. Я полагаю, это недалеко от Барилоче?
Секретарша кивнула.
– Это на другой стороне озера, в двух-трех милях от границы с Чили. Кребс управлял там большим поместьем. Это тоже сказано в некрологе.