Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
Майер нашел нужное место в бумагах перед собой.
— У Олава Кристенсена есть алиби. Настоящее. Мы проверили. Если Хартманн соизволит сказать нам правду о своем местонахождении, мы готовы проверить и это.
— Кристенсен точно замешан, — вскричал Хартманн, нарушив наконец молчание. — Если бы вы занялись им…
— Почему вы не хотите сказать нам, где вы были? — спросила Лунд, глядя на него через стол. Точно так же, как смотрела на него, когда они сидели вдвоем в его доме, ели пиццу и пили вино.
Хартманн
— Кристенсен чист, — настаивал Майер. — Администрация подтвердила его показания относительно алиби.
— Конечно, в администрации подтвердят все, что он скажет! — вскинулся Хартманн. — Они все под каблуком у Бремера. Именно на них Олав должен… — Он запнулся, будто что-то поняв.
— Должен что? — спросила Лунд.
— Мне нечего больше добавить. Если это все, то я хотел бы уйти.
— Нет, — сказал Брикс. — У вас был шанс. Вы им не воспользовались.
Они втроем перешли в кабинет Лунд и Майера. Брикс хотел подготовить обвинение и немедленно направить его прокурору. Лунд села на край стола, пытаясь все взвесить.
— Для ареста прокурор захочет получить анализы крови, слюны, семени. Ничего этого у нас нет. Думаю, нам лучше подождать. Поискать что-нибудь еще. Его арест ничего не даст. Сбегать он все равно не собирается.
— Мы бы засадили его в тюрьму в Вестре, — сказал Брикс. — Тогда бы он быстро заговорил.
— Нет. Что-то тут не так, — стояла на своем Лунд. — Сегодня, когда я говорила с ним, выяснилось, что он думает, будто девушку убили в квартире.
— И что?
— Ее убили не в квартире. Два дня спустя ее преследовали в лесу. Она захлебнулась и умерла в машине. Тот, кто это сделал, слышал ее предсмертные крики. Он связал ее, засунул в багажник.
— Просто Хартманн не дурак, он путает следы, — предположил Майер.
— Еще нам нужно думать о прессе, — добавила Лунд.
Майер поднял трубку и стал набирать номер прокуратуры.
— Мы не вправе ошибиться еще раз, Брикс. Вспомните учителя. Вы слышали, что сказала адвокат. Если мы окажемся не правы, она уничтожит нас. — Она помолчала, убедилась, что ее слышат. — И тогда вещи придется собирать не только Букарду.
— Мы оформляем ордер на обыск в доме, — сказал Майер, когда они вернулись в комнату для допросов. — Если там что-то есть, мы это найдем. Также мы получаем доступ в ваш кабинет и автомобиль, к вашему телефону, электронной почте и банковским счетам. — Он ухмыльнулся. — Возвращаться домой вам нельзя. Может, рискнете заночевать на улице? Станете ближе к избирателям?
— Очень смешно, — пробормотал Хартманн.
— У вас есть подвал и летний домик на участке, нам нужны ключи от них, иначе мы взломаем двери. И будьте добры, ваш паспорт.
— Как я понимаю, Троэльс может идти, — сказала адвокат.
— Если
Хартманн сунул руку в карман, бросил на стол связку ключей.
— Мой паспорт будет у вас через полчаса.
Лунд взяла ключи.
— Должно быть, это очень важно для вас.
— Что?
— То, что стоит всего этого… — Она потрясла ключами.
— Это моя жизнь, не ваша и не чья-то еще. Моя.
Он вышел в сопровождении адвоката и Брикса.
Лунд достала из стола папку с досье на представительскую квартиру либералов.
— Я съезжу еще раз на Сторе-Конгенсгаде. У вас есть под рукой телефон смотрителя дома?
Она впервые оказалась наедине с Майером за весь вечер.
— Что, черт возьми, случилось в доме Хартманна? — набросился он на нее с вопросами. — Господи, Лунд! О чем вы думали, когда поперлись туда в одиночку?
Она стала перебирать бумаги в поисках телефонного номера.
— Все это время вы говорили только о Хартманне, о том, что все указывает на него. А поболтав с ним пять минут, вы отпускаете его с крючка.
Лунд нашла номер.
— Что вы опять задумали, Лунд? Может, поделитесь?
Она бросила папку в свою сумку и ушла.
— Пресса уже пронюхала, что тебя второй раз вызывали на допрос, — такими словами встретил его Вебер.
— А что Хольк и альянс? — спросил Хартманн.
— Совещаются, — сказала ему Риэ Скоугор.
Хартманн снял пальто.
— От Бремера спрашивали, не собираемся ли мы отменить завтрашние дебаты. Что им сказать?
— Мы ничего не отменяем.
Он так и не сменил рубашку, облитую вином.
— Риэ?
Она избегала встречаться с ним взглядом.
— У меня есть чистая рубашка? Мне может кто-нибудь найти чистую рубашку?
Она не двинулась с места.
— Прости, что не смогла молчать, Троэльс. Они как-то добрались до моих звонков. Я не…
Он пытливо всматривался в ее лицо. Что она чувствует — сожаление? Смущение? Злится на него за то, что ей пришлось лгать?
— Тебе не за что просить прощения. Тут только я виноват и сделаю все, чтобы полиция это поняла. И в дальнейшем свои проблемы буду решать сам.
Вебер достал откуда-то запасную рубашку. Хартманн ушел в свой кабинет переодеваться, Риэ последовала за ним.
— К счастью, — сказала она, — проблем больше нет. В полиции узнали, где ты был, и теперь они заткнутся. Может, нам следовало…
— Они не заткнутся, потому что я им ничего не сказал. В доме будет обыск.
Вебер тоже зашел, чтобы послушать.
— И здесь тоже, — добавил Хартманн. — Но нам нужно проверить Олава еще раз. Полиция не хочет им заниматься.
— Я сделал все, что мог, — сказал Вебер.