Ублюдок Баннермен
Шрифт:
— Вы помните, почему вас так прозвали? За то, что вы засунули голову в амбразуру...
— Черт побери, мальчик... Так кто ж ты все-таки такой? Один человек знал об этом, один на свете...
— И он любил называть вас Ван-Гогом, верно?
— Да, да... А ты-то кто? — повторил Хэнк.
— Ублюдок Баннермен... Мой старик частенько говаривал, что с моей матерью вы были тогда не правы.
— Кэт Кей, чтоб меня повесили! — Хэнк расплылся в улыбке и протянул мне руку. — Да, теперь я и по глазам вижу, ты его сын. Все правильно... А насчет матери ты тоже прав. Я ее видел. Это была удивительная женщина, —
— Я тут проездом, вот и все.
— Ты видел родственников?
— Мельком.
— Все слюнтяи. Ленивые, богатые, вонючие слюнтяи. Правда, девочка что надо, зато парни и сам старик... Мир мог бы обойтись без них совершенно спокойно. Никчемные людишки... но многих они держат в руках...
— Продолжайте, продолжайте, Хэнк. Их ведь тоже можно прижать.
Он отхлебнул из стакана и поставил его не место.
— Да не в этом дело! Просто они живут здесь достаточно долго, чтобы знать, что можно делать в этом городе, а чего нельзя. Вот и пользуются. Старику, например, очень нравится, когда его имя появляется в газете. Он и делает так, чтобы это было постоянно. Захочется ему, чтобы «Сивик-театр» давал ночные представления, и он сделает все, чтобы так и было. И наоборот, если он хочет, чтобы его имя не упоминали в газете — оно там не появится.
— Ну а в каких случаях это может ему не нравиться?
— М-м... Ну, например, когда Теодор лихачил по пьяному делу и опрокинул две машины, или когда изнасиловали одну девчонку, именно он заставил ее держать язык за зубами. А когда случилось это убийство у «Чероки-клуба», он вызвался расспросить и допросить каждого, кто там был в это время. Роскошные клубы, мой мальчик, как раз и создаются для того, чтобы показать всем, какой ты богатый и могущественный, особенно в тех случаях, когда жены пытаются подняться до уровня политических деятелей, чтобы их вписали в Голубую книгу, — он усмехнулся. — Ну а что ты расскажешь о себе? Где ты, черт побери, пропадал все эти годы?
Я пожал плечами.
— В двенадцать лет убежал из дома, попал в семью фермеров-иммигрантов и жил у них, пока они все не умерли в эпидемию гриппа. Потом работал на ранчо в Техасе. Там меня заставили ходить в школу. После школы побывал в армии. В общем, покатался по свету вполне, черт меня дери, достаточно.
— Да и вид у тебя, будто ты все на свете видел.
Он поднял голову и искоса посмотрел на меня. Искоса, но внимательно и изучающе. Наконец продолжил:
— Проклятье, да ты и лицом Баннермен. Для тебя это имеет какое-нибудь значение?
— Мне важно только, что я жив.
— Да, да... Ты очень похож на них...
— Я похож на своего старика, Хэнк.
Он кивнул и допил пиво.
— Да, может быть... Значит, все в порядке? Еще выпьем?
— Нет, спасибо. У меня тут кое-какие дела. Но вообще-то перед отъездом нам бы надо встретиться еще разок.
— Конечно! Я зайду к тебе. Ты где остановился?
Я сказал ему свой адрес, оставил на столе деньги, пожал Хэнку руку и вышел на улицу к своему «форду». Теперь уж Баннермены не казались мне такими чистенькими и невинными.
3
В Чикаго у меня были свои информаторы,
После разговора с Сэмом я поужинал и снова отправился в поместье Баннерменов.
В этот вечер Анни была словно птичка, она беззаботно порхала и чирикала возле меня. Она напекла массу всякой вкуснятины, все такое, что я особенно люблю и старалась предупредить малейшее мое желание.
Майлс, Руди и Тэдди застряли в городе по каким-то свои темным делам, но Анита была у себя в комнате. Я тихо постучал к ней, и, услышав «войдите», перешагнул порог. Моя милая девочка сидела перед зеркалом и причесывалась. При виде ее я не мог не улыбнуться. Когда же она увидела меня, ее лицо осветилось очаровательной улыбкой. Анита вскочила и протянула мне руки для приветствия. Я крепко сжал ее в объятиях.
— Я ждала тебя целый день, — промурлыкала она. — Целый день!
— Я был занят, дорогая, — я немного отстранил ее, чтобы полюбоваться на прекрасное лицо.
— Знай я, что дело обернется таким образом, я бы вообще никуда не уезжал.
Жестоко было говорить такое. Улыбка сразу погасла, а большие синие глаза наполнились горечью и печалью.
— Не надо об этом, Кэт, прошу тебя.
Я кивнул и выпустил ее из объятий.
— Хорошо, дорогая. Все понимаю и больше не буду.
— Вэнс был так добр ко мне. И мне... мне было нелегко...
— Конечно, понимаю. Но все же такого не ждал.
— Мне кажется, он о чем-то задумался... он чем-то похож на тебя. Он такой воспитанный, предупредительный... и он так много делает. На меня это произвело большое впечатление.
— Что делает?
— Для меня делает...
— Например?
Анита отвернулась к зеркалу, чтобы я не мог посмотреть ей в глаза.
— Не хочется об этом говорить, Кэт.
— Милая, дорогая... всего одно слово, не больше. Если он действительно такой, как ты говоришь, значит все в порядке. Но меня удивляют и раздражают родственники, которые начали пускать в дом таких типов, как Гейдж или Матто. Это, конечно, ваше личное дело, я не собираюсь вмешиваться, но в этом доме теперь угнетающая атмосфера, и я хотел бы понять, в чем, собственно говоря, дело? А когда все мне станет ясно, я поеду дальше.
Рука с расческой на мгновение застыла, потом провела ею по волосам и кинула на туалетный столик. По-прежнему не глядя на меня, Анита сказала:
— Лучше оставь все как есть, Кэт. Так будет лучше. Я ведь тоже из этого дома и это все, что у меня есть. Так что прошу тебя ничего не делать.
Я попытался перевести разговор на другую тему:
— У тебя сегодня вечером свидание?
— Нет... Вэнс собирался остаться в городе. У него там какие-то дела с недвижимостью.
— Тогда, наверное, мы сможем съездить в клуб, выпить по рюмочке, послушать музыку... Посмотреть ревю и потанцевать... Что скажешь?