Убрать слепого
Шрифт:
– Ты действительно молодец, Андрей, – серьезно сказал Илларион. – И действительно прошелся по самому краю.
– А, – отмахнулся Мещеряков, – все равно генерала мне не дали, так что терять нечего. Между прочим, – слегка оживившись, добавил он, – я попутно выяснил одну интересную деталь. Потапчук вчера, оказывается, брал штурмом одну из своих оперативных квартир.
– Ну и каша, – тоскливо сказал Сорокин. – Слушайте, разведчики, скажите мне честно: в этом городе есть нормальные обыватели, или все до единого работают на ФСБ, а все квартиры на самом деле явочные?
– Ты,
– Утешил, – вздохнул Сорокин. – Спасибо.
– Не за что, родимый, – с готовностью отозвался Забродов. – Вообще, во всем этом чувствуется система… Знаете, как будто курица разварилась в кашу, все мясо с костей облезло и лежит себе, как.., ну, как каша и лежит.., а скелет – там, внутри, – остался.
Надо его только ложкой зацепить и наружу вытащить, и сразу будет ясно, курица это была или какой-нибудь птеродактиль.
– Ложка нас ждет – не дождется, – сказал Мещеряков. – Давай-ка во двор… Ага, вот сюда.
Потрепанный «лендровер» свернул во двор длинного, как Китайская стена, шестнадцатиэтажного дома и покатился вдоль него. Мещеряков отсчитывал подъезды, Забродов вел машину, а Сорокин просто ждал, нервно куря на заднем сиденье.
– Эй, полковник, – позвал Илларион, – что ты такое куришь? Пахнет сушеным навозом.
– Правда? – изумился Сорокин. – А я думал, это только мне кажется.
– Приехали, – сказал Мещеряков, и Забродов затормозил. Они поднялись на четырнадцатый этаж в лифте. Выглянув в окошко на лестничной площадке, Сорокин увидел мерцающее сквозь падающий снег море огней и подумал, что днем отсюда должен открываться ни с чем не сравнимый вид. На миг он даже пожалел, что не стал монтажником-высотником – работа интересная, да и деньги, говорят, неплохие. А уж пейзажей насмотрелся бы…
Забродов уже звонил в дверь, и Сорокин с некоторой тревогой увидел в руке у Мещерякова страховидную черную «беретту» – полковник, похоже, опять начинал чувствовать себя Джеймсом Бондом.
Перехватив взгляд Сорокина, Забродов погрозил Мещерякову кулаком, и пистолет исчез.
– Не открывает, морда, – сказал Забродов и принялся барабанить в дверь каблуком.
Дверь соседней квартиры открылась, и на пороге возник сплошь поросший курчавым черным волосом амбал в растянутой майке и тренировочных брюках.
Он открыл рот, но Сорокин быстро поднес к его органам зрения свое удостоверение в развернутом виде, и рот захлопнулся. Через секунду захлопнулась и дверь.
– Нет, – сказал Забродов, – не открывает. Отойдите-ка в сторонку, полковники. Надоело цацкаться со всякой сволочью.
Он коротко ударил по замку ногой, косяк с треском вылетел, и дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену прихожей. Этот грохот слился с грохотом выстрела, прозвучавшего из квартиры, и пуля влепилась в стенку возле лифта. Забродова уже не было на площадке – он нырнул в квартиру, откуда послышалась какая-то возня и короткий придушенный вопль.
Дверь соседней квартиры снова открылась, и на площадку высунулся давешний амбал.
– Ну
– Все, – сказал Сорокин, заталкивая его обратно в квартиру, – уже все. Мы больше не будем.
– А чего тут у вас, а? – настраиваясь на неторопливую беседу, поинтересовался амбал.
Из темноты, куда несколько секунд назад нырнул Забродов, раздался еще один придушенный крик, и недовольный голос военного пенсионера осведомился:
– Ну, где вы там, полковники?
Амбал повернул голову на голос. На лице его медленно проступило выражение жгучего интереса.
– Это кто там? – спросил он.
Мещеряков показал ему «беретту», и амбал исчез. Полковники вошли в прихожую. Сорокин прикрыл сломанную дверь, а Мещеряков щелкнул выключателем.
Однокомнатная квартира имела нежилой вид казенного помещения, и скудная меблировка нисколько не смягчала этого неприятного впечатления – так обставляют номера в дешевых гостиницах. На полу посреди комнаты лежал плечистый красавец с рано поседевшей львиной шевелюрой, а на спине у него восседал Забродов. «Макаров», из которого, по всей видимости, и был произведен неудачный выстрел, валялся в стороне, откатившись под журнальный столик.
Мещеряков с видом ангела мщения приблизился к распростертому на полу Федину, который, неудобно вывернув шею, с растущей тревогой наблюдал за его приближением, и, оттянув затвор пистолета, предложил:
– Поговорим, подполковник?
Подполковник Федин закончил свой рассказ.
За окном сыпал снег, свет настольной лампы милосердно скрадывал неуют явочной квартиры, обшарпанную мебель и притаившуюся по углам грязь. Стоявший у окна Забродов попытался взгромоздиться на узкий, в ладонь шириной, подоконник, не поместился и остался стоять, привалившись к подоконнику задом и через плечо глядя в ночь. В пальцах у него дымилась сигарета. Смотреть на увенчанного ранней сединой красавца-подполковника ему почему-то не хотелось.
Сорокин тяжело повозил под креслом ногами, растирая натекшую с ботинок лужу и длинно, тоскливо вздохнул.
– Ну и помойка, – сказал он.
Подполковник Федин рефлекторно шмыгнул разбитым носом, хотя из него уже давно перестало течь.
– Продать такое газетчикам – озолотимся, – по-прежнему глядя в окно, сказал Забродов.
– Шуточки у тебя… – отозвался Мещеряков и снова повернулся к Федину. – По-моему, это еще не все, – строго сказал он.
Федин снова шмыгнул носом и затравленно огляделся.
– Честное слово, я не могу, – почти прошептал он. – Рад бы, но не могу.
– Значит, дальше еще интереснее, – поморщившись, сказал Забродов.
Мещеряков с неудовольствием покосился на Сорокина – как ни крути, а это был посторонний, а тут говорились такие вещи, которые не стоило бы слушать никому, даже офицерам ФСБ. Последним – во избежание подрыва морального духа.
– Не томи, подполковник, – сказал он. – Мы ведь еще не знаем ни про твоего шефа, ни про то, что было дальше с этим отрядом… Ну, допустим, про Володина и остальных ты можешь и не знать, ты ведь здесь давно… А кстати, почему ты здесь?