Уцелевший
Шрифт:
Ты становишься анаэробом, ты сжигаешь мускулы вместо жира, но твой разум кристально чист.
Правда в том, что все это было лишь частью процесса самоубийства. Потому что загорание и стероиды — проблема, если ты планируешь жить долго.
Потому что на самом деле единственная разница между самоубийством и мученичеством состоит в том, как это освещается прессой.
Если дерево падает в лесу, и нет никого, кто бы это услышал, разве оно не будет просто лежать там и гнить?
А если бы Христос умер от передозировки барбитуратов, один, на полу в ванной,
Я не задавал себе вопроса, собираюсь я убить себя или нет. Это, эти усилия, эти деньги и это время, команда авторов, наркотики, диета, агент, взбегание по лестнице, идущей в никуда, все это было для того, чтобы я мог покончить с собой на глазах у всех.
25
Как-то раз агент спросил меня, кем я вижу себя через пять лет.
Трупом, сказал я. Я вижу себя гниющим трупом. Или пеплом; я могу представить, что меня сожгут.
У меня был заряженный пистолет в кармане, я помню. Мы стояли вдвоем перед входом в переполненную темную аудиторию. Я помню, что это был вечер моего первого большого появления на публике.
Я вижу себя мертвым и в Аду, сказал я.
Я помню, что планировал убить себя в тот вечер.
Я сказал агенту, что планирую провести первую тысячу лет на каком-то из низших уровней Ада, но затем я хочу продвинуться в руководство. Быть настоящим командным игроком. Через тысячу лет в Аду произойдет невероятный рост в сфере торговли. Я хочу оказаться на вершине.
Агент сказал, что это звучит очень реалистично.
Мы курили сигареты, я помню. На сцене какой-то местный проповедник открывал представление. Частью этого разогрева публики была гипервентиляция легких. Громкое пение делает свою работу. Так же как и монотонное пение. По словам агента, когда люди так орут или поют «Изумительную Благодать» на пределе своих легких, они очень часто дышат. Людская кровь — это кислота. При гипервентиляции уровень диоксида углерода падает, и их кровь становится щелочной.
«Респераторный алкалозис,» — говорит он.
Люди становятся легкомысленными. Люди падают на пол от звона в ушах, пальцы на руках и ногах цепенеют, у них начинаются боли в груди и потоотделение. Это должно восприниматься как восторг. Люди мечутся по полу, их руки превращаются в холодные клешни.
Это сойдет за экстаз.
«Люди в религиозном бизнесе называют это „промывкой мозгов“, — говорит агент. — Они называют это ораторством».
Повторяющиеся движения усиливают эффект, и представление на сцене продолжается по обычному сценарию. Зрители дружно хлопают. Длинные ряды людей поднимают руки и раскачивают ими в бреду. Волнующееся поле рук.
Кто бы не изобрел эту процедуру, говорит мне агент, они, должно быть, не последние люди в Аду.
Я помню, что нашим спонсором был Старый Добрый Летний Растворимый Лимонад.
Мой выход тогда, когда проповедник вызовет меня на сцену. Моя работа — наложить заклятие на каждого.
«Настоящее состояние транса,» — говорит агент.
Агент достает коричневую бутылочку из кармана своего блейзера.
Я говорю, чтобы он дал мне горсть.
Чтобы подготовить сегодняшний вечер, наши работники ходили по местным домам и раздавали людям бесплатные билеты на шоу. Агент говорит мне все это уже в сотый раз. Во время этих визитов они просились в туалет и записывали всё, что находили в аптечке. По словам агента, Преподобный Джим Джонс делал это, и это творило чудеса для его Народного Храма.
Хотя «чудеса», возможно, не совсем подходящее слово.
У меня на кафедре список людей, которых я никогда не встречал, и их состояния, угрожающие жизни.
Миссис Стивен Брэндон, должен выкрикнуть я. Подойдите сюда, и пусть Бог прикоснется к вашим больным почкам.
Мистер Уильям Докси, подойдите и вручите свое болящее сердце в руки Божьи.
Часть моего обучения состояла в том, как указать пальцем в чьи-то глаза так резко и быстро, чтобы это отразилось на зрительном нерве как вспышка белого света.
«Божественного света,» — говорит агент.
Часть моего обучения состояла в том, как зажать руками чьи-то уши так сильно, чтобы человек услышал гудение, которое, как я ему потом говорил, и есть вечный Ом.
«Пошел,» — говорит агент.
Я прозевал свой выход.
На сцене открывающий проповедник кричит в микрофон: Тендер Брэнсон. Единственный, неповторимый, последний уцелевший, великий Тендер Брэнсон.
Агент говорит мне: «Подожди». Он выдергивает сигарету из моего рта и выталкивает меня в проход. «Теперь иди,» — говорит он.
Все руки тянутся к проходу, чтобы прикоснуться ко мне. Передо мной на сцене яркие прожектора. В темноте вокруг меня улыбки тысячи безумных людей, которые думают, что любят меня. Все, что мне нужно — это встать в лучах прожекторов.
Это умирание без с неконтролируемым исходом.
Пистолет тяжелый, и он стучится в бедро в кармане брюк.
Это семья без семейственности. Отношения с людьми, которые не имеют к тебе никакого отношения.
На сцене тепло от прожекторов.
Это когда тебя любят, и нет риска, что тебе придется любить кого-то в ответ.
Я помню, что это был отличный момент для смерти.
Это не был Рай, но я был к нему так близок, как никогда и не планировал.
Я поднял руки, и люди захлопали. Я опустил руки, и люди затихли. Текст лежал на полу, чтобы я мог его прочесть. Машинописная страница говорила мне, кто в этой темноте от чего страдал.
У всех была щелочная кровь. Все сердца были распахнуты. Такое же ощущение, как от воровства в магазинах. Такое же ощущение, как от прослушивания исповедей по моему телефону доверия. Такое же ощущение, как от секса, как я его себе представлял.
С Фертилити в мыслях, я начал читать текст.
Все мы божественные создания Творца.
Все мы частицы, из которых складывается целостная и прекрасная картина.
Каждый раз, когда я делал паузу, люди задерживали дыхание.
Дар жизни, читаю я текст, бесценен.