Участь Кассандры
Шрифт:
– Олега Петровича? А разве он не здесь работает?
– Нет, солнышко, но это неважно! – засмеялась Марина, быстро разбирая влажные волосы Леры, осторожно прикасаясь к ним губами. – Мне посоветовали к нему обратиться, он считается замечательным специалистом. Вы поговорили?
– Очень хорошо поговорили. Он оставил мне визитку, вот.
– Отлично, детка. Надеюсь, она тебе не понадобится. Завтра тебя выписывают, знаешь?
Выписка была сюрпризом для самой Марины.
– Мы бы подержали ее еще немного, – поделился с Мариной остроумный доктор Анатольев. – Студентам показать, прессе похвастать. Но она так хорошо себя чувствует, грех оставлять
Доктор покривил душой. Ему вовсе не хотелось держать у себя особу, которой быстро распространившиеся слухи приписывали способности ясновидящей. «Пресса» ему тоже порядком надоела. Никаких бонусов для больницы и лично для себя Анатольев не предчувствовал, в сверхъестественные способности не верил, нахальных корреспондентов и фотографов побаивался. Но Лера подвоха не заподозрила.
– Вау!
– Это, я так понимаю, означает восторг?
Как часто мы не говорим самого главного? Как часто незаданный вопрос повисает в воздухе, тонкой корочкой льда обволакивает губы, и между двумя людьми проносится холодок? Они пытаются согреться, они делают комплименты, сорят улыбками и рассыпают смешки… Но не задают, не выкрикивают и не вышептывают того, самого главного вопроса! Почему? Лера решилась. Марина всегда была – и будет! – ее единственным настоящим другом. Она должна знать все.
– Теперь все изменится, – заявила она, словно продолжая какую-то фразу. – Теперь я могу знать будущее. Ты знаешь?
Лера тотчас же подумала, что вопрос получился двусмысленным не случайно.
– Знаю, – пробормотала Марина, и руки ее опустились. – Так просто об этом говоришь… Тебя это не пугает?
– Пугает? – подняла брови Лера. – Не стану врать, сначала я испугалась. У меня что-то изменилось внутри. Но мне быстро удалось к этому привыкнуть. Марин, пойми, это для меня отличный шанс выйти в люди.
– Выйти в люди?
На этот раз в ее голосе звучал самый настоящий, неподдельный, высоковольтный испуг.
– Конечно! У меня никогда не было никаких способностей, я всегда считалась средней девочкой, средней внешности, из средней семьи и средней школы, и друзья у меня были средние!
– Подожди, Лера. Одумайся! У тебя чудесная семья, ты всегда хорошо училась, сама поступила в институт! Ты пишешь неплохие стихи, играешь на гитаре и пианино, ты работаешь на известной радиостанции и у тебя есть поклонники!
– Ой, Марин, неужели ты сама не чувствуешь, как это банально? С профессией мне не повезло. Музыка… Кому она нужна? Хорошо хоть работу какую-то нашла. О семье, извини, смешно говорить. Моя семья – ты. Поклонники? Какие у меня поклонники? Малолетки с потными руками, шепчут в телефон глупости и гадости…
– Ну, не все же шепчут гадости. А глупости можно шептать просто от смущения. Потом, откуда ты знаешь, что у них потные руки?
– Да не в потных руках дело! Даже не в потных ногах! В этом мире, чтобы добиться чего-то, нужно быть или очень одаренной, или очень богатой! А мой новый дар – это богатство, я не собираюсь его упускать. Не собираюсь.
– Хорошо, Лера. Мы поговорим завтра. Это домашний разговор.
Марина быстро ушла, и у Леры остался неприятный осадок. Они и раньше много спорили, Марина не одобряла некоторых жизненных установок своего младшего друга, порой критиковала ее, поучала и упрекала, но, по большому счету, всегда была на ее стороне.
Глава 4
Валерию выписали еще до завтрака. В больничном коридоре пахло подгоревшей овсянкой
– Марин, откуда такая сумка? У меня не было!
– Это тебе подарок, детка. Подходит к этому платью, да?
– Спасибо, очень красивая!
Очень полная медсестра в приемном покое, выписывавшая какие-то бумажки, подняла голову и улыбнулась:
– Мама молодая, дочка-красавица, все хорошо будет, – пропела она, подпершись рукой. – Даст бог, лучше прежнего заживете…
Она даже прослезилась от нахлынувших чувств. При виде ее миловидного, но несколько заплывшего жиром лица, ее набухших влагой глаз Марина, казалось, вспомнила что-то.
– Извините, а Нина… Нина Постникова, медсестра. Я хотела передать ей…
Марине не удалось договорить. Глаза чувствительной медсестры исчезли в каких-то многоводных канальцах и складках, подбородок затрясся, завибрировал, и она утробно всхлипнула в бумажную салфетку.
– Что случилось?
– Не передам я ей ничего, Ниночке нашей… И никто ей ничего не передаст! Убили ее.
У Валерии мелко затряслись коленки, сталкиваясь с костяным прищелком.
– Как убили? Кто? Я ж ее позавчера видела!
– Да что вы, милочка, что ж вы говорите! Не позавчера, а ровно три дня назад она дежурила! Вот как раз девочка-то ваша, – остренький серый глаз покосился на Леру, – про сыночка ейного сказала… Она смену окончила и побежала домой. Мы уж все знаем, тут и следователь приходил, все спрашивали… Вот пришла она, сердечная, домой, и так устала, что спать повалилась… И спит себе, а сын ее непутящий нашел у нее спирт, уколы она на дому делала, вот и спирт держала. Выпил и совсем разум потерял, начал еще искать или денег он там искал, все перевернул. От шума Нина проснулась и говорит – чего ты, ирод, ищешь? А он к ней: денег давай! А какие у нее деньги? Какие у нее деньги, если он не работал, а тут и за квартиру плати, и телевизор Нина в кредит взяла, потому что старый сгорел, а как без телевизора? Его же, скота, и одевай, и пои-корми, а жрет-то он как путевый! Не дала она ему, видать, денег, а он хвать нож со стола! Убил, убил он Нину нашу, весь живот как есть разворочал! А как очухался – сам «Скорую» вызвал и милицию, сам повинился, да только Нину-то не вернешь! – Медсестра вдруг словно бы протрезвела от слез. – Ой, что это с вашей девочкой?
Валерия стала бледней, чем ткань платья, – там, где не было маков. Маки ушли с ее лица, сильнее обозначились скулы, и она явно плохо держалась на ногах, пыталась ухватиться за стену, скользила по ней влажной ладонью.
– Ее ж только выписали, а я, дура толстая, разболталась, разволновала! – всколыхнулась всем своим желеобразным телом говорливая медсестра, прытко достала из ящика стола прозрачный пузырек, ватку, отвинтила крышечку. – Нюхай, нюхай! И сядь!
Валерия послушно опустилась на стул, по приемному покою поплыл резкий запах нашатыря. Она покорно нюхала ватку, мотала головой, когда сестра терла ей виски, и была даже рада этим мукам, они помогали забыть, отвернуться, отторгнуть от себя эту невыносимую новость. Марина не двинулась с места, она пристально смотрела на всю эту сцену…