Участник Великого Сибирского Ледяного похода. Биографические записки
Шрифт:
Пошли в атаку по склону, который становился всё круче, на миг упав на колено, стреляли в залёгших на холме. Хотя они и в полушубках, а долго тоже не полежишь.
Белые подвигались в гору слева и справа от Алексея, немало солдат шло позади. Красные, вскакивая, подавались к домикам, стреляли из-за них. Алексей в цепи атакующих выбрался на холм, били в красных с расстояния не более пятидесяти метров. Когда и оно сократилось, партизаны стали отбегать за посёлок в ельник по другую сторону холма.
Алексей, несколько других добровольцев вбежали в избу – ожидали контратаки партизан, готовые
Этот бой произошёл в трёх километрах к западу от станции Зима.
(Уже позднее Алексей узнал: командование чехословаков, которые контролировали железнодорожную линию, признало Иркутский Совет, взявший в городе власть 24 января. Совету, куда, помимо большевиков, вошли выступавшие против Колчака эсеры и меньшевики, было разрешено направить отряд на станцию Зима против идущих на Иркутск белых, преследуемых Красной армией. Через два часа после начала боя командир одной из чешских частей приказал ударить по отряду с тыла, большинство красных сдались в плен. Их отпустили по распоряжению чешского командования, но лишь тогда, когда путь к Иркутску для белых был открыт).
Станция Зима. Черемхов
День спустя после боя Алексей и его часть застали на станции Зима бойко торгующий рынок. Прохаживались одетые в новую отличную форму чехи с винтовками, наблюдали за порядком. Александр Рогов сказал: «Глядите – у них трофейные австрийские винтовки последнего образца!» И объяснил, что эти винтовки «манлихер» отличаются от всех других с продольно-скользящим затвором тем, что для выстрела затвор нужно двинуть не назад, вперёд и вправо, а лишь назад и вперёд. Выигрыш в скорострельности.
Были чехи и среди множества покупателей. Алексей увидел также солдат и офицеров в иностранной форме других видов. Рогов пояснил, что это поляки и румыны.
Все приценивались, торговались, покупали мясо, мороженую рыбу, сушёные грибы, тёплые вещи. Продавалась среди прочего тёмно-красная медвежатина, её Алексей видел впервые. Продавец предупреждал, что из медвежьих лап «студень не варится». Возглавлявший добровольцев капитан купил бы медвежатину, но, во-первых, её негде и некогда было варить, а, во-вторых, у продавца её не осталось столько, чтобы хватило на сорок с лишним ртов. Капитан купил по фунту свиного сала и по четыре диска замороженного молока на каждого.
Продолжился поход по Сибирскому тракту на восток. Иногда оказывалось известно расстояние между пунктом, откуда вышли на рассвете, и тем, где остановились на ночёвку. Расстояние, по словам капитана, бывало – более сорока километров. Когда днём по пути встречалась деревня, в ней чуть задерживались, чтобы погреться, перекусить. Алексей, войдя в избу, следовал совету, который в своё время ему дал Александр Рогов: ложился на пол навзничь, задирал ноги, прислонял их к стене. Кровь отливала от ступней, становилось легче идти дальше.
По-прежнему повторялись дни, когда нечем подкрепиться. Раз утром, поднявшись, Алексей
Достигли станции Черемхов. Алексей здесь увидел японцев в шинелях с меховыми воротниками, ему сказали, что это волчий мех. На шапках у японцев были красные звёздочки вместо кокард.
Привокзальную площадь пересекала группа военных, которые следовали за подтянутым генералом. Алексей заметил, что у него худое строгое, властное лицо. То был тридцатисемилетний генерал-майор Сергей Николаевич Войцеховский.
Алексей услышал, что Войцеховский отдал приказ наступать на Иркутск, и, вероятно, предстоят бои с красными, возглавляемыми Иркутским Советом. Было известно, что чехи передали Совету Колчака.
Иркутская тюрьма. У красных
Алексей со своей частью дошёл до станции Иннокентьевская вблизи Иркутска, и тут у него «всё замутилось перед глазами». Возвратный тиф уложил его в здании вокзала, винтовку, патроны у него забрали. Несколько суток он провёл «валяющимся на полу» (его выражение). Кто-то снял с него английские ботинки с шерстяными обмотками и надел ему на ноги свои развалившиеся.
Белые ушли из Иннокентьевской, чтобы, обогнув Иркутск, перейти по льду Байкала на территорию, контролируемую атаманом Семёновым и японцами. Иннокентьевскую заняли силы Иркутского Совета. Алексея отвезли в тифозный барак, в котором он выжил, и его отправили в Иркутскую тюрьму.
Она была полна белых, попавших в плен. Их выводили на лёд Ангары – колоть его и выпиливать из глыб правильной формы кубы. Из них пленным было велено построить арку для торжественной встречи подходившей с запада V армии красных.
С её приходом пленными занялось следствие. Их по одному стали выводить из камер на допрос. Следователей интересовало, по какой причине ты оказался у белых, не знаешь ли, кто настроен непримиримо к большевикам, зло высказывался о них. А, может-де, тебе известно, кто расстреливал пленных красных?
Алексея водили на допрос дважды. В первый раз допрашивал мужчина, положивший на стол перед собой наган. Испытующе глядя в глаза, следователь опускал ладонь на револьвер. Во второй раз вопросы задавала женщина в гимнастёрке, наган также лежал на столе около её руки. Алексей говорил, будто белые его мобилизовали. Опровергнуть это было некому – тех, кто его знал, в тюрьме не оказалось. Что касалось других вопросов, то он отвечал: «Не слышал. Не знаю».
От сокамерников он время от времени узнавал, что «выявили» такого-то и такого-то. Алексей их больше не видел.
Хлеба в тюрьме выдавали по кусочку, с запасами муки в городе было туго. Зато имелись запасы солёного омуля, и заключённых изо дня в день кормили супом с жирным омулем, так что «есть его стало нельзя, не морщась». Однажды мы с отцом смотрели фильм Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни», и я толкнул отца в бок, когда таможенник Верещагин сказал жене: «Опять ты мне эту икру поставила! Не могу я её каждый день, проклятую, есть!» Отец рассмеялся: «Ну да, представляю!»