Участок
Шрифт:
– О, ё!.. – хватается Володька за голову.
...Липкина в своем доме прикладывает ко лбу Володьки металлическую ложку и советует:
– Ты вот что, иди к Вадику, пусть он тебе составит медицинское освидетельствование. Скажи, что я послала. Он любимый мой ученик, не откажет. И с этим документом к Кравцову, и подавай заявление!
– Еще чего! Заявление, что меня баба черенком стукнула?
– Ну, дело твое. А я ей утром все скажу!
Но утром Липкина ничего не сказала Нюре.
– Ничего, зараза. Еще не вечер!
Тут она увидела Кравцова, возвращавшегося после купания.
– Здравствуйте, Павел Сергеевич!
– Здравствуйте, Мария Антоновна!
– Не зайдете на минутку?
– Зайду.
И Кравцов зашел к Липкиной. Нюра это, естественно, увидела. И это ей, естественно, не понравилось. А Липкина угощала Кравцова:
– Может, яишенку?
– Спасибо, завтракал.
– Ну и что? Мой вот покойник – он с утра сразу закусывал, потом уже завтракал, потом опять закусывал, потом обедал – и так до ночи. И тощий был, как грабля! Ну, чайку тогда? Не откажетесь?
– Спасибо, – не отказался Кравцов. – Если вы насчет забора, Мария Антоновна...
Липкина махнула рукой:
– Да какой забор?! Ты думаешь, он мне в самом деле нужен? Ты извини, что тыкаю, вы для меня младшенькие все. Будто ученики.
– А зачем же тогда такой скандал?
Липкина села напротив участкового, застенчиво улыбнулась:
– Правду сказать? Скажу, только не смейся. Я женщина одинокая, чем мне еще развлекаться? Схватишься с соседкой, так-перетак, мать-перемать, прости меня, господи, вот тебе и Большой театр, вроде того! Не телевизор же смотреть все время! Забор! Будто и говорить больше не о чем. Я, например, вот что тебе скажу. Я же с Людмилой работаю, я ее насквозь вижу. И вижу я, скажу тебе, что не жить ей тут. И тут не жить, и с Виталей не жить. Он парень золотой, прямо редкий! Но как бы тебе сказать... – простоватый он для нее.
Кравцов не поднимал глаз от чашки. Спросил:
– А зачем вы мне это рассказываете, Мария Антоновна?
– Да брось ты, знаешь, зачем!
– Нет, удивительно. Мужчина и женщина пару раз случайно встретились. Ничего не было. И всё, сосватали! Вот деревня-то, в самом деле!
– То есть ничего не было, а народ сочинил?
– Именно так.
– А я тебе как сама деревенская, хоть и учительница, скажу: народ всегда прав! Он всегда видит внутрь ситуации! Вы, может, еще и сами думаете, что у вас ничего нет, а народ видит, что в действительности все уже есть, только вы еще этого не поняли! Вы, может, про это слова не сказали, а народ уже все услышал! И правильно ведь услышал, скажешь – нет?
– Нет.
– Вот оно что! – догадалась Липкина. – Обманываете вы друг друга, я смотрю! Ты помалкиваешь, и она молчит. Ты боишься, что она тебя, просто говоря, пошлет, а она боится, что наоборот – ты ее то же самое! Боитесь вы друг друга, вот в чем проблема!
– Послушайте, Мария Антоновна...
Липкина отмахнулась от глупостей, которые намеревался ей сказать Кравцов.
–
– Зачем?! – Кравцов чуть не обжегся теплым чаем.
– Облегчу тебе задачу, а то так и будешь бекать-мекать, как больной козел, прости на добром слове!
– Да нет никакой задачи!
– Зачем же ты женщине голову морочишь?
– Ничего я не морочу. У нас с Людмилой просто хорошие отношения. Легкая дружба, если хотите. Может это быть?
– Не может! – категорически возразила Липкина. – Никогда еще дружбы между мужчиной и женщиной не было! Если только они друг от друга совсем ничего не хотят. Но если не хотят, то зачем тогда и дружба? Нет, Паша, ты сам себе признаться боишься! А забор этот... – вернулась она вдруг к теме. – Не в земле же все-таки дело. Какой пример для молодежи, если на ее глазах учительницу оскорбляют почем попало? Резонно?
– Вообще-то...
– В этом и суть! Ты тоже какой-никакой, а представитель сельской интеллигенции, должен понимать! Нельзя допускать нас с грязью смешивать! Согласен?
– С одной стороны – да...
– А другой и нет! Есть одна сторона: уважение к личности! Когда она есть, конечно. Я вот, извини, личность. Через мои руки полсела прошло! А кто Нюрка? Она разве личность? Хабалка она, а не личность, если честно!
Кравцов, зная, что не имеет права принимать чью-то сторону и даже показывать свое расположение к кому-либо, стал прощаться.
Липкина не держала его. Она улыбалась так, будто свое дело сделала.
Она свое дело сделала, а Нюра еще нет. Она зорко стерегла Кравцова и пригласила его заглянуть на минутку. В дом он войти остерегся, тогда Нюра повела его в небольшое уютное строение из досок, называемое летней кухней.
– Дача при доме! – похвасталась она.
– Хорошо, – огляделся Кравцов.
– А что толку? – с горечью сказала Нюра. – Я для Толи старалась тут красоту навести, для мужа. А вышло что? Пришел муж – и сбежал. Из-за кого? А все из-за нее, из-за тети Маши бессовестной, хоть она и учительница. Оскорбила человека, он и ушел. Понимаете, что получилось? Не в заборе дело, а семью она мне разбила фактически! Она-то одна давно и старая, а я-то одна не могу! Я и молодая, и... Может, конечно, не сильно красивая, не знаю, – засомневалась Нюра. – Вы как скажете? Ну, на ваш городской взгляд?
– Вы, Анна Антоновна, очень симпатичная женщина. Привлекательная, – объективно сказал Кравцов.
– Да уж! – не поверила Нюра. – А фигура? Я вон читала, вес должен быть – рост минус сто минус десять. А у меня, я вешалась недавно, получается минус восемь всего. Не дотягиваю до стандарта!
– На мой взгляд, лучше стандарта, – сделал Кравцов формальный комплимент.
Но Нюра отнеслась к похвале неформально. Так неформально, что даже слезинка в глазу появилась.