Учебка. Армейский роман
Шрифт:
— Что за городок такой? Военный, что ли?
Игорь обиделся за то, что Лупьяненко, будучи студентом института, не имеет ни малейшего понятия о его городе:
— Районный центр. Так и называется — город Городок, тридцать пять километров к северу от Витебска, в сторону Ленинграда. Есть и военный городок — километра за четыре от Городка.
— И сколько же в вашем Городке жителей?
— Тысяч тридцать, наверное, — соврал Тищенко, потому что в Городке было тысяч пятнадцать-шестнадцать населения, но местный патриотизм почти неосознанно заставил
— Маловато. Так ты что же — каждый день взад-вперёд ездил?
— Ездил. А что мне было делать?
— Общагу не могли дать, что ли?!
— Да вот не дали.
Игорь опять соврал — ему дали место в общежитии с самых первых дней учёбы, но комната студенту не понравилась. В ней не было ни телевизора, ни библиотеки, ни (и это самое главное) домашнего комфорта. Поэтому Тищенко предпочёл ездить домой. К тому же Игоря всегда тяготило слишком большое количество людей. «Там хоть пятеро было, а здесь, на этаже, наверняка, не меньше сотни», — подумал Тищенко.
— Так снял бы квартиру?!
— Не так то просто её найти, да и дорого. Да и сам знаешь — то не так газ зажёг, то не так в туалет сходил…
— Нет, я бы так не смог! Да, слушай, мы тут с тобой треплемся, а имена друг друга так и не узнали. Тебя как зовут?
— Игорь.
— А меня — Антон. Ты думаешь, я ближе всех к части живу? Ничего подобного! Доброхотов вообще в двадцати минутах живёт, а Гутиковскому только через реку перемахнуть и он в своей Серебрянке. Отсюда, наверное, и дом его видно. Эй, Гутиковский!
— Что?
— Твой дом из части видно?
— Из казармы вообще-то нет, а вот когда мы получать форму в парк ходили, то я угол дома видел.
— Видал?! Так что и поближе меня служат.
— Хорошо вам, — позавидовал Игорь.
— Хорошо, не спорю. Но и тебе не так уж и плохо.
— Ну да?! Вы здесь рядом живёте, а я за три с половиной сотни километров.
— По сравнению с нами хуже, конечно, а вот если вспомнить, что и во Владивостоке служат, то, как сказать…
— Всё в мире относительно. Конечно, с точки зрения Владивостока мне повезло.
— Смирно! — неожиданно закричал Гутиковский.
Игорь вздрогнул и вскочил. В проход между кроватями зашёл Шорох:
— Я тут сваим абъяснив, так што и вам гавару: так, как вы койки пазаправляли — не пайдёт. Бярыте нитку, адин канец — Рэзняк, другой ты. Как там тябе?
— Лупьяненко.
— Другой канец ты бяры и натягивайте нитку, как струну. Па ней сматрыте, штоб была ровна: усе спинки коек и палосы на адеялах. Прыступайте!
— «Прыступаем», — весело подмигнув Игорю, шепнул Лупьяненко.
Белорусский акцент Шороха и в самом деле казался столь комичным, что невозможно было удержаться от улыбки. Шорох заметил улыбки на лицах курсантов и пришёл в негодование:
— Я што, шутки тут с вами шучу?! Счас далажу сержанту Грышневичу и на гавно абоих! Лупьяненка, ка мне!
Лупьяненко изменился в лице, подошёл к Шороху и вопросительно взглянул на младшего сержанта. Тот рассвирепел:
—
— Товарищ младший сержант, курсант Лупьяненко явился по вашему приказанию.
— Являюцца на суд или на тот свет, а в армии гаварят «прыбыл»! Поняв?
— Понял.
— Не «поняв», а «так точна»! Далажы па новай. И слава не пераставляй.
— Товарищ младший сержант, курсант Лупьяненко по вашему приказанию прибыл!
— Таварыщ курсант, я абъявляю вам замечание!
Лупьяненко молчал, сосредоточенно разглядывая носки своих сапог.
— Нада атвечать: «Есть замечание».
— Есть замечание.
— А счас за две минуты найти катушку с нитками и всем равнять койки. Чэраз пять… ладна, чэраз десять минут я прыду и праверу. Пара вас к службе прыучать.
Посчитав воспитательную миссию завершённой, Шорох ушёл.
Лупьяненко, красный от злости, вытащил нитку и, подав её другой конец Резняку, вместе с ним стал её натягивать над спинками коек. Тищенко, Гутиковский, Доброхотов и Каменев принялись выравнивать кровати. Из-за переборки неожиданно высунулся Шорох и недовольно прокричал:
— Эй, Ломцэв! А што — вашаму раду не касаецца?!
— Вы нам ничего не говорили, — пожал плечами Ломцев.
— Запомни, салдат: если гаварыцца в кубрыке, весь взвод должэн выпалнять.
Второй ряд тут же принялся за работу.
Металлические армейские кровати имели самый обыкновенный вид. Точно такие обычно устанавливают в пионерских лагерях, а зачастую — и в больницах. Но Игорь заметил и существенные отличия: спинки кроватей давно уже потеряли остатки никеля и теперь имели неопределённый чёрно-коричневый цвет старого железа. К кроватям спинки крепились не слишком ровно, поэтому курсантам пришлось помучиться, чтобы установить их точно по нитке. Пришлось искать компромисс между положением спинок и самих кроватей. Через десять минут Шорох не пришёл. Главные трудности начались с одеялами. На одном из концов каждого тёмно-синего, изрядно потёртого одеяла, больше напоминающего мешковину, имелось по три грязно-белые полосы. Точнее, быть они должны были просто белыми, но от многолетнего использования одеяла безвозвратно потемнели. Как только к нитке подтягивали полосу, горбилось и морщинилось одеяло. Как только разглаживали одеяло — проклятые полосы ускользали либо выше, либо ниже нитки.
За этим занятием курсантов застал Гришневич:
— Так, койки выровняли… Это хорошо… А вот с одеялами у вас потому не получается, что вы их слишком резко туда-сюда дёргаете. Перестилать и тянуть надо только тогда, когда от полосы до нитки большое расстояние. А если всего пару сантиметров — можно просто, аккуратно поглаживая одеяло, убрать зазор.
После прихода Гришневича дело пошло быстрее и вскоре полосы оказались выровненными. Лупьяненко устал от однообразного стояния и теперь с довольным видом сматывал катушку. Заметив, что Лупьяненко хочет полностью смотать нитку, Гришневич посоветовал: