Учебка. Армейский роман
Шрифт:
Все бросились к своим тумбочкам. То же самое происходило и в других взводах.
— Черт, наверное, Денисов приказал сержантам тумбочки во взводах проверить. Вот почему осмотр в помещении и, к тому же, подворотнички и сапоги почти не смотрели, — догадался Игорь.
— Дураку ясно. Ты лучше смотри, чтобы все правильно у нас в тумбочке лежало, да ничего лишнего не было, — ответил Лупьяненко.
— Да смотрю я, смотрю, — Тищенко лихорадочно бегал вокруг тумбочки.
— Печенье осталось? — озабоченно спросил Антон.
— Ну. А что?
— В тумбочке?
— Дурак ты, что
— Ладно — вроде бы все, как положено, лежит. Понесли тумбочку на проход, а то время заканчивается! — нервно заторопился Антон.
Ровно через три минуты взвод вместе с тумбочками стоял по обе стороны прохода. Быстро и тяжелодыша после спешки и суеты, курсанты с опаской поглядывали на своего командира.
— Тумбачки па линии выравнять! — закричал Шорох.
Подровняв тумбочки, все вновь вопросительно уставились на Гришневича.
— Равняйсь! Смирно! Вольно, — для большей торжественности скомандовал сержант и вместе с Шорохом пошел вдоль ряда, пристально осматривая каждую тумбочку .
Двигались они медленно, потому что постоянно задерживалась там, где на их взгляд не все было в порядке. Перед их приходом нужно было вытащить верхний ящик и открыть дверцы. Когда сержанты остановились возле тумбочки Лупьяненко и Тищенко, курсанты заволновались еще сильнее.
— Почему щетку с кремом не вынули? И с полок нужно все на тумбочку положить. Быстро! — приказал Гришневич.
От волнения курсанты забыли все это сделать сразу и теперь, сопровождаемые недовольными взглядами сержантов, вытаскивали все содержимое наружу. Сапожные и одежные щетки были аккуратно завернуты в целлофановые мешочки. Баночки с черным кремом были у обоих, так что по поводу нижней полки никаких претензий не возникло. На верхней у Тищенко все было в порядке, а вот на нижней — не совсем. Во-первых, в суматохе он не догадался спрятать письмо матери, полученное вчера. Письмо Игорь уже прочел раз пять, но все равно хотел сохранить. Многие хранили письма, но это было опасно — их нужно было уничтожать после прочтения. Можно было, конечно, сунуть его в карман или под подматрасник, где лежали семь остальных, но Тищенко не догадался сделать это вовремя. Шорох выудил из-под книжек письмо и спросил:
— Тебя што, прыказ письма не хранить не касаецца, а?
— Никак нет, товарищ младший сержант — касается. Виноват — исправлюсь.
Шорох взял письмо с явным намерением разорвать его и бросить в кучу «конфискованного». Игорь представил пальцы Шороха, рвущие письмо матери и не выдержал:
— Товарищ младший сержант, разрешите, я сам порву?
— А што такое?
Шорох вопросительно смотрел на Игоря, а тот, как назло, никак не мог придумать вразумительный ответ. Не мог же он сказать, что хочет оставить письмо просто потому, что оно ему дорого, что оно — частичка родного дома. Но Шорох, сам того не ведая, пришел Игорю на помощь:
— Ты чытал письмо?
— Так точно. Только…
— Што толька?
— Только не до конца.
— Как это так?
— Я вчера начал читать перед самым обедом, потом задумался и не успел — надо было уже строиться идти. А потом
— Как это ты забыв? Вроде ещо склероза не далжно быть!
— Виноват, товарищ младший сержант.
— Ладно — чытай. Но больше не держы письмо в тумбачке.
Письмо было спасено. Гришневич в это время отошел чуть дальше и смотрел тумбочку Гутиковского и Доброхотова. Игорь не знал, то ли радоваться этому, то ли огорчаться: Гришневич был гораздо более грозной опасностью, но Шорох порой мог просто извести своими тупыми и мелочными придирками. «Вот кретин, быстрее бы он дальше валил», — зло подумал о Шорохе Тищенко. Проверив ящик, Шорох сделал замечание за то, что мыло лежало не в том углу, а затем вновь вернулся к средней полке.
— А это што? — Шорох вытащил две книги на белорусском языке, привезенные Игорем из дому.
— Книги, товарищ младший…
— Я вижу, што книги, а не гандоны! — зло перебил Шорох.
— Что тут такое, Василий? — спросил подошедший Гришневич.
— Товарищ сержант, ведь книги можно хранить в тумбочке? — с надеждой обратился к нему Тищенко.
— Можно, только не много, — после некоторого раздумья ответил Гришневич.
— Я ж не гавару, што нельзя! Палажы их ровна! — буркнул Шорох.
«Сам ведь, козел, все разбросал!», — подумал Игорь, но приказ выполнил быстро — сержанты могли передумать и отобрать книги.
— Вот так сразу нада было, — назидательно заметил Шорох, и сержанты двинулись дальше.
У Валика отобрали и тут же разорвали три письма, у Бытько забрали сломанную сапожную щетку (приказав, естественно, купить новую). Когда сержанты закончили осмотр тумбочек, Тищенко облегченно вздохнул.
Но, как оказалось, обрадовался он зря. Дали три минуты на то, чтобы отвязать вещмешки от решеток коек и вновь построиться с ними. Игорь бросился к своему мешку, но никак не мог его отвязать. Пока Тищенко отвязывал вещмешок, почти весь взвод уже построился на проходе. Увидев это, Игорь побежал в строй, совершенно позабыв о печенье, которое лежало в мешке. Во время всей этой кутерьмы Петренчик толкнул собственную тумбочку, из которой тотчас же выкатилась жестяная банка тушенки, три четверти содержимого которой уже было съедено.
— А это еще что такое? — нагнулся к банке Гришневич.
Все притихли.
— Взвод, равняйсь! Смирно! Я еще раз спрашиваю — из чьей тумбочки выкатилась банка? — тон сержанта предвещал грозу.
— Из моей, — чуть слышно пробормотал Петренчик.
— Не слышу — громче! — рявкнул Гришневич.
— Из моей, товарищ сержант, — значительно громче ответил курсант.
— Тебя что, Петренчик, плохо кормят? Или тебе не хватает? А?
— Никак нет, товарищ сержант — хватает.
— Чего же ты тогда тушенку жрешь?
«Странный вопрос — я бы сейчас тоже от тушенки не отказался», — подумал Тищенко.
— Виноват, товарищ сержант, — Петренчик густо покраснел и опустил голову вниз.
— Боец, смотреть на меня! Где ты ее взял? Вчера на кухне спер?
— Так точно.
Гришневич поднял банку, заглянул внутрь и зло сказал:
— О, да ты уже почти всю тушенку сожрал! Ладно, пока постой… Стать в строй!