Учебник по химии

Ключников Анатолий

Паренёк вскочил, как ужаленный, и начал быстро-быстро укладывать свои волосы руками, одёрнул одежду. Заозирался.

— Как я сюда попал?!

— Я притащил. Ты мне пару монет должен, за ужин.

Парнишка лихорадочно сунул руку в один карман, потом в другой, нащупал деньги и вытащил их в кулаке. Протянул мне пару медяков:

— Вот, пожалуйста.

Руки у него уже так не суетились, как вчера. Явно немного успокоился, хотя продолжает ещё нервничать. Такое поведение пацана оказалось выше моего понимания. У студентов ведь как? — если ты вечером

напился до синих воробышков, то ранним утром должен думать только о «лечении». А о чём ещё думать в период беззаботной юности? Этот же как будто опасается чего-то. Летняя сессия давным-давно завершена — чего ж ему бояться-то? Я, принимая деньги, опять заметил пятна на его руках и спросил:

— Что, студент, тяжело химия даётся?

Эх, зря. Болтливым становлюсь. Точно старею. Он аж дёрнулся, зыркнув на меня с таким ожесточённым подозрением, как будто не верил, что ночь мы провели вполне целомудренно:

— А Вы откуда знаете, что я химию изучаю?!!

Из-за его непроизвольного рывка моя рука опять сама упала на рукоять ножа. Ей-богу, будет на мне смертный грех душегубства из-за этого салаги! Или стану таким же нервным, как он…

— Да не дёргайся ты так! — рыкнул я на него. — Я ж тебя не пытаю!

И добавил уже спокойней:

— Руки у тебя в пятнах.

Он сконфузился и спрятал их за спину:

— Уже не отмываются. Я пробовал. Бесполезно. Въелось навсегда, похоже.

Он помолчал, а потом спросил:

— А Вы сейчас в какой город идёте? Можно, я с вами?

Я уже стоял на ногах, только прихорашиваться не спешил, а неторопливо чесал пузо под рубашкой, старательно зевая, чтобы очистить грудь от затхлого воздуха. Вопрос студента словно подтолкнул меня в спину, и я мгновенно потерял остатки сна и намотал на свой кулак его курточку:

— Так, парень, смотри мне в глаза! В глаза, я сказал! Сейчас ты будешь говорить мне правду и только правду, как пастору на исповеди. Я ложь нутром чую. Кивни, если понял.

Он быстро-быстро закивал, став похожий на мышку. Глаза его остекленели в ужасе.

— Итак, вопрос первый. Что ты натворил? Вот только не надо мне гнать пургу, что тебя выгнали за пьянство и буйное поведение. За двойки гнать тебя ещё рано: очередная сессия у вас будет ещё только через несколько месяцев. Повторяю: что… ты… нат-во-рил? В какую уголовщину ты меня втягиваешь?

Его ужас немного поубавился. Ага, так он принимал меня за агента стражи порядка, а сейчас понял свою ошибку. Нельзя дать ему расслабиться. Я встряхнул этого дурня за его куртку:

— ЧТО! ТЫ! Нат-во-рил?! Отвечай, или я тебе яйца отрежу, клянусь Пресветлым! (прости, Господи, за поминание всуе имя твое), — и я ухватил нож за рукоять.

— Ничего…

Мой взгляд был ему красноречивым ответом.

— Нет, правда, ничего! Мне нужно просто тётку навестить… Давно не видел. Пока лето, а потом будет некогда.

— Конечно, во время войны шляться по тёткам, живущим в соседних городах — это самое оно то… И в каком она живёт городе?

— Я уже не студент,

я — аспирант. Нам не нужно каждый день бывать в универе…

— В каком городе тётка твоя живёт?!

— Ну, эта… В Гродне.

— Гродня — это совсем не в ту сторону, где война идёт, и я туда не пойду. ЗАЧЕМ ТЕБЕ НУЖНО БЕЖАТЬ ИЗ ГОРОДА? — я поднёс нож парню к горлу.

— Я… Меня ищут…

— Верю. Вот теперь точно верю. Итак, вопрос второй: зачем тебя ищут и кто? Стражи порядка? Бандиты?

В его глазах никакие искорки пока не мелькали.

— Державники?

Тут не только глаза — всё тело студента дёрнулось. Как будто стукнуло его энтим, как его, лестричеством, — по-научному так молнии называют. Ого! Вот это да! А парнишка простой, врать не умеет совсем, когда его прижать покрепче. Да что ж он мог такого сделать, что стражам державы срочно понадобился?

Я бросил нож в чехол и невольно покосился на входную дверь:

— Так, говори всё, но только тихо-тихо. Вот я и решу, брать тебя с собой или нет.

Конечно же, того, за кем гонятся державники, никогда с собой брать никуда не надо! К такому даже близко подходить нельзя, если не хочешь кончить жизнь в подземельях, причём в таких муках, которые, пожалуй, даже Нечистый выдумать не догадается, от своей жалости. А я с таким ночь вместе провёл…

Это называется — влип по самое некуда. Это — конец. Державники рано или поздно выйдут на эту корчму, вытрясут из неё всё, изо всех досок, и получат информацию, что старый вояка Клёст стал в своих друзьях водить врагов государства. И тогда никакая армия и никакая война не спасут его от их лап. Мои косточки дружно заныли, все вместе, изо всех сил намекая мне, что хотели бы в ближайшие годы лежать на печке или хотя бы на перине, а не вытягиваться и ломаться в пыточных станках державников.

Я лихорадочно соображал: в комнате справа ночью шла гулянка — с этой стороны подслушивать не будут. Там и сейчас невнятный гомон — похмеляются, не до нас им. Сверху — нежилой чердак. Слева ночью было вроде тихо. Собственно, кому требовалось подслушивать пьяного, который тащил на руках сомлевшего? Стражам слушать нас не надо — сразу повязали бы. Вроде бы пока нет причин немедленно срываться с места. Быть может, парнишка просто вообразил себе невесть что, а реально никому и даром не нужен?

— Как ты с державниками познакомился?

— Я подписку им давал, о неразглашении…

— Слушай, ты, кончай ломаться, как красна девица. Ты понимаешь, что втянул меня в свои дела по самые… уши?

Тот кивнул.

— Нет, не понимаешь. Так вот: полста человек видели, что мы ночевали вместе. Поэтому, если меня схватят, то державникам будет уже всё равно: разгласил ты мне что или нет. Мне тогда каюк. Если я буду знать, о чём речь, то это, БЫТЬ МОЖЕТ, поможет спасти мне мою жизнь. А я заодно спасу тогда уж и твою, за компанию. А если не скажешь мне ничего, то тогда у меня (И У ТЕБЯ, ЩЕНОК, ТОЖЕ!) шансов не будет никаких. Вообще. Теперь понял, какие тут расценки? ЖИЗНЬ!