Учебник по выживанию в новой стране
Шрифт:
Братство.
Товарищество.
Счастье.
В жизни эти пункты отсутствовали. Не вырисовались за столькие годы правления. Рисовальщики-каменщики не понимали — почему.
«Народ — дурак, — думали правители. — Мы им светлое будущее. Стройте».
Народ строил, непонятно что. Хлеб исчез. Пустые прилавки дырявым укором Системе зияли в каждом магазине. Невозможно пройти. Пусто. Система пробуксовывала. Наглядно видно почти каждому управляющему. Куда бечь дальше. Непонятно практически всем.
Встали. Пытались реанимировать алкоголем. Пьяный народ меньше спрашивает. Пили практически все. Много. Шанс
Что отвечать? Не знали. Никто не знал.
Сахар исчез. Показатель, который народ-дурак не мог не заметить.
Съезды.
Беснующийся энтузиазм…
Варенье варить не с чем: как вам вот этот вот факт?
Яростно хлопающая толпа в ящике, стоящем теперь в каждом доме. Благодаря их усилиям. Не помогало. Дружные завывания, радостные крики не работали, не имели больше смысловой нагрузки. Страна встала. Нужно что-то делать. Имитировать другую реальность, иначе придется менять Систему. Или она сменит их сама. Понимали.
Объявили Перестройку, по ходу пьесы сочиняя законы новой парадигмы. Жизни. Наспех. Потому что действительно никто в Политбюро не знал, что делать, что предпринять, чтобы снова заработало то, что намертво встало.
Думали сообща.
Начали Перестройку. Лозунгом. Как воплотить в реальность, в быт рядовых граждан. Строителей. Винтиков. Чтобы поверили и закрутилось опять Колесо.
Было мнение: чтобы лучше жить, нужно менять сознание. Что конкретно имелось в виду? Что такое сознание? Как менять? Никто не знал. Будды для советского человека не существовало. Блаватскую выгнали в самом начале. Рерихи сами уехали.
Йоги знали. В Советском Союзе жили, быть может, в то время реальных два. Остальных посадили греха подальше.
Может, выпустить? Нет, не стоит. Им, наверное, и там хорошо.
Ускорение.
Риск, что все пойдет в тартарары под их чутким руководством, существовал. Другого выхода нет. Решили медленно передвигать скрипучую, разваливающуюся на их глазах Страну. Назвали, выбрали главного актера, суфлером оставив прежнюю, работающую до сих пор, проверенную коммунистическую партию. Их партию. Партию прежних хозяев Страны. Территории.
Объясняли.
— Временные трудности. — Развал ситуации по-прежнему называли так.
— Скоро пройдут. Устаканится.
Народ не поверил. Не верил. Молчал. Затаился. Пил.
Съезд по всему последний. Нужно было застолбить себя в новой реальности, не упустить вожжи. Поднимать страну опять. Кому же еще, как не им? Они и раньше буксовали, но потом поднажимали, сверхурочно. Павки Корчагины, похоже, перевелись. Новые правила решили вводить постепенно. Разрешить сначала кооперацию. Насытить Страну под их же контролем можно.
Не прошло. Какая то часть, проснувшаяся, протрезвевшая, начавшая думать, захотела иначе.
Ветер перемен.
— Мы хотим перемен! — будильником из окон многоэтажек, по всей огромной ее территории. Кричал.
— Все возможно, нужно всем подналечь, — отвечала Партия.
— Ну же. Мы же в войну, в голод жили. Выстояли.
Голод почти наступил. Стоять в очередях народ больше не мог. Не хотел. Не верил. Смысла не видел. Стоять.
Горбачева захлопывали стоя. Передавая энтузиазм через ящики всей стране. Так было всегда, с трибуны
Найти другую, новую мотивацию. Страх перестал действовать. Народ прозревал. Понимал. Можно без страха. Бутафорные декорации прошлого падали прямо у всех на глазах. Если бы раньше подумали, заметили, что буксует, предприняли попытки.
Нет. Не случилось. Люди голосовали апатией, воровством, пьянством, не веря больше, что они смогут. Нужно было менять. Главных лиц менять, менять декорации. Время пришло. Они не поняли, пропустили момент. Должно произойти совсем другое в их театре абсурда. Но что? Никто не знал. Пробовали на ходу найти, придумать новый сценарий, прокрутить его заново. Судорожно кинулись искать. Каждый на свой манер. Не нашли. Страна встала. Народ спал, пил, много вкусно ел, несмотря на перебои с продуктами.
Вдруг.
Проспался.
Проснулся.
Протрезвился. Некоторые.
Встал. Задал вопрос.
Куда вы нас ведете?
Куда?
Ответа не было.
Ускорение. Новый лозунг Системы. Коммунистической. Лучшей партии в мире, яростно желающей себя сохранить у власти. На верхушке многомиллионной пирамиды. Страны. Советского Союза. Они себя так по-прежнему называли.
Союз. Рушился. Страны, члены Союза выходили стихийно. Кто как. Кто с боями на площадях, протестуя, гоня оккупантов. Так их стали теперь называть народы Балтии, выходя на молчаливые забастовки, на площади. До сих пор такого не говорили оккупировавшим. Смело. Открыто. Прямо в лицо. Они, руководители, думали: делают правое дело. Счастливят навязанным здесь Союзом.
Равенство.
Братство.
Счастье.
Под неусыпным надзором. Не хотели. Отказывались, выходя на площади Таллина, Риги, Вильнюса. Потом Баку, Тбилиси, Алма-Аты.
— Самим нужны наши страны.
Веками преданный Киев, и тот восстал. Вспучился желто-блакитной свободой Майдан.
Надо было реально что-то предпринимать. Ускорять. Что? Ускорять нечего. Они понимали. Другого не было, не шло на ум тогдашним руководителям Системы. Не отдавать же свободу даром. Решили — ускорением. Может, опять пройдут, проходили уже столько лет. Не прошло. Разваливалось на глазах. Границы трещали по швам. Отваливались части когда-то нерушимого целого.
Алевтина звонила не часто. В основном справлялась сама. Опыта предостаточно. Не зря же она работала столько лет в торговле. Стойкий боец. Раньше не запугивали открыто. Убирали по-тихому. Они привыкли. Смирились.
— Лишь бы войны не было. Так они долго думали, идя за Системой. Тащили ее собой.
Если б не угроза отсутствия пенсии, она бы не пошла. Не поверила новой хозяйке. Все сносно налажено. Несколько лет мучений, отдых заслужила, — думала Алевтина. Мечтательно представляя себя с детишками, внуками. Реальность распорядилась совсем по-другому. Нужно учиться в ней выживать. Когда в Райпищеторге на общем собрании объявили — желающие могут брать себе все, чем заведуют, в свои руки, — она даже не поняла, что имела в виду их руководящая. «Зачем брать? Почему брать? К чему ей это? Она уже заведующая. Зачем менять?»