Учение и жизнь ранней церкви
Шрифт:
Собственные убеждения Константина отражают его положение: Бог призвал его из западных земель, чтобы освободить и возродить Империю, и благословил на царство. Победа в новой войне, теперь уже с Лицинием, привела в 324 г. к покорению Византии. Успех был отмечен основанием «нового Рима», или Царьграда (Константинополя), на долгие годы ставшего столицей христианской империи. В 330 г. состоялось его освящение. Из языческих храмов изъяли статуи богов и украсили ими улицы и здания, дав бывшим идолам мирские или даже христианские имена. Суд и сенат стали работать по–новому, без языческих ритуалов, которых все еще придерживались в Риме. В торжественных речах император затрагивал вопросы морали и религии, а его гвардейцы в обязательном порядке посещали воскресные богослужения и маршировали, салютуя Богу победы.
Константин стремился сделать христианство государственной религией. В 324 г. он направил послание восточным землям, где недвусмысленно советовал поклоняться единому Богу (хотя запрещал принуждение в этом вопросе)
К тому времени христианские общины уже обладали отлаженной структурой. В борьбе с расколами и ересями Тело Христово пришло к осознанию своей сущности как центра общения между верующими и их епископом. В свою очередь, епископы общались друг с другом, образуя бюрократическую систему, сходную с принятой в Римской империи. В каждой провинции был архиепископ, который председательствовал на собраниях епископов, рукополагал их и переписывался с некоторыми рядовыми и со всеми верховными епископами. Они признавали друг друга и этим создавали «соборное» общение. Мыслители типа Иринея и Киприана наполнили эту систему богословскими идеями: главы церквей являются орудием в руках Божиих, с их помощью Господь сохраняет истину и законность. Последователи Новациана и Павла Самосатского утверждали, что обладают подлинной верой, подобно самонадеянным маркионитам и валентинианам, но ничто не сравнится с соборностью. Константин увидел, насколько удобно ему действовать через епископов «соборной» Церкви, и потому поддержал Цецилиана Карфагенского и Евсевия Кесарийского, а не их противников.
Епископальная структура давала широкие возможности и в деле поддержания порядка. Христиане поместных церквей повиновались указам вышестоящего главы, решения о признании отдельного человека христианином или группы верующих — христианской общиной находились в ведении епископов. Константин придал распоряжениям последних статус гражданских законов, а донатизм вынудил его организовать епископальные суды для улаживания церковных споров. В Церкви и ранее проходили соборы или синоды, вначале редко, а со времен Деция — довольно часто. Киприан неоднократно приглашал епископов для обсуждения разных вопросов, и решения считались дарами Святого Духа. Константин же собрал епископов в Риме, а потом в Арле, чтобы рассудить тяжбу между Цецилианом и его обвинителями. Как и донатисты, он рассчитывал на богодухновенное решение, которое стало бы законом для всех духовных людей. Когда же этот замысел не удался, он сам выслушал жалобу. Император был последней инстанцией как в гражданских, так и в духовных делах. После этого он ожидал повиновения: ведь за окончательным решением стоял авторитет как Церкви, так и империи, но прогадал. Константин сдался, надеясь, что многочисленные восточные церкви смогут победить упрямцев, но к своему разочарованию обнаружил там неменьший раскол и понял необходимость созыва еще более серьезного собора.
АРИЙ И НИКЕЙСКИЙ СОБОР
Истоки арианства
Наиболее представительные дебаты и важнейший вселенский собор в ранней Церкви состоялись благодаря одаренному мыслителю Арию. Родом он был из Ливии или Киринеи, учился, видимо, в Антиохии, поскольку называет Евсевия Никомидийского «мой друг лукианист», а Лукиан преподавал в Антиохии. Иное объяснение такому обращению найти вряд ли возможно. Некоторые древние источники связывают начало его церковной деятельности в Александрии с возникшей в то время мелетианской распрей, однако они, скорее всего, выдают желаемое за действительное, стремясь показать, что знаменитый еретик был таковым с самого начала. Достоверно лишь то, что Арий действительно служил пресвитером в крупной александрийской церкви, что являлось довольно высокой должностью: в тех краях пресвитеры были для своих общин как епископы, а когда требовалось назначить епископа Александрийского, их голоса имели решающее значение. Неудивительно, что он осмелился спорить со своим епископом Александром на богословские темы. Сейчас невозможно установить, кто первым высказал несогласие: Александр ли возмутился нетрадиционными идеями молодого пресвитера, или Арий не смог промолчать, усмотрев в проповедях епископа идеи савеллианства. В свете послания Константина первый вариант кажется ближе к исторической правде (Евсевий, «Жизнь Константина», 2.69). Свою роль сыграли и плохие отношения Александра с другими пресвитерами, например, в 321 г. с раскольником и противником Ария Коллуфом (Феодорит, «Церковная история», 1.4.3). Вопрос, положивший начало конфликту, неизвестен. Современные теологи приписывают Арию все взгляды, которых по какой–то причине не разделяют, а древние документы только запутывают дело. Во–первых, собственных работ Ария почти не сохранилось. То, что есть, содержится в сочинениях его противников, а следовательно, отобрано с определенной целью или вообще переиначено.
Сохранившиеся послания и поэтическое произведение «Фалия» указывают на то, что сам Арий считал себя почитателем традиций, последователем уважаемых учителей и послушным церковнослужителем. Он верил, что есть «единый Бог, нерожденный, вечный, безначальный» («Послание к Александру»), а Сын Божий как бы открывает нам Отца Своей непохожестью на Него: «Мы называем Его Нерожденным, ибо рядом есть Тот, Кто по природе Своей рожден; мы славим Его как Безначального, ибо рядом есть Тот, Кто имеет начало; мы поклоняемся Ему как Вечному, ибо рядом есть Тот, Кто появился во времени» («Фалия», II.3–5). Благодаря Своей ограниченности в этом отношении Сын может общаться с людьми, существами несовершенными, и рассказывать им о неизреченном Боге. Даже в Себе Самом Отец непроизносим, и полностью о Нем не способен поведать никто, даже Сын. Этот беспредельный и неописуемый Бог и есть Бог Священного Писания, и Он дал начало «Единородному Сыну до вечных времен, и через Него создал века и вселенную, и породил Его не по подобию, а по истине» («Послание к Александру»).
Здесь Арий прибегает к испытанному способу, известному еще апологетам: он защищает непостижимую и неизменную сущность Отца, передавая Сыну заботы о сотворении мира и времен. Поражает другое. Любимый термин Ария — «единородный» (греч. monogenes), и опирается он прежде всего на Ин. 1:18: «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». В некоторых рукописях Евангелия от Иоанна вместо «единородный Сын» стоит «единородный Бог», и это выражение тоже встречается у Ария («Фалия», 11.23).
Слово «единородный» свидетельствует, что Сын не обладает свойством нерожденности, характерным для Отца, однако существенно отличается от всех тварей, поскольку «единородный» значит «единственный в своем роде». Он «совершенное творение Божие, но не как одна из тварей; рожденный (греч. gennetos), но не произведенный (греч. gegennemena)» («Послание к Александру»). То же Арий пишет о вечности и безначальности. Сын имеет начало или источник (греч. arche) в Отце, а Сам является Творцом веков, а потому до Него не было времени. Он не вечен в том же смысле, как Отец, ибо «рожден до времени», до сотворения мира. Далее Арий утверждает, что Сын отличен от Отца, Он — отдельное и самостоятельное существо, поскольку не обладает важнейшими свойствами Отца, а именно, вечностью и нерожденностью. Его можно назвать «создание», «нечто сотворенное», поскольку Он пришел из небытия.
Во всяком случае, греческая Библия ясно говорит, что Господь сотворил Премудрость началом пути Своего, первой из созданий Своих (Притч. 8:22). Это означает, что Он один произошел прямо от Отца в том смысле, что существует только по воле Отчей, все остальное (и Дух) появилось через Сына. По воле Своей Отец наделил Его изобилием славы и, породив Его, приблизился к пределам Своего могущества: «Отец способен породить такого, как Сын, но не более превосходного, совершенного или сильного» («Фалия», II.28–29). Любимые имена Христа у Ария — Сын и Бог. Он избегает терминов «Логос», «Премудрость» и «Сила», кроме тех случаев, когда речь идет о прославлении Сына по воле Отца, потому что боится неизменные свойства Отца приписывать рожденному Сыну: «Бог премудр, ибо Сам обучает Премудрость всем наукам» («Фалия», 11.10). Сын — Премудрость Отца, творящая мир и открывающая знание о Боге.
Некоторые из сторонников Ария считали, что называть Сына подобными именами — значит приумножать неясности. Противники Ария заявляли, что имена типа Премудрость, Слово и Сила свидетельствуют, что Сын обладает вечностью, как Отец, поскольку Бог всегда был премудрым, мыслящим и сильным. Арий мог бы оговориться, что использует термин «Бог» в отношении Сына столь же условно, как «Логос» и «Премудрость», но на самом деле это не так. Сын есть истинный Бог, хотя и «единородный» Бог.
Ключевые формулировки грешат двусмысленностями. Если Сын родился от Отца, Он не может быть безначальным (греч. anarchos). Возможно, Арий имеет в виду «произошел, как река из источника». Такого взгляда придерживались противники его и Оригена, которые настаивали на «вечном порождении» Сына Отцом. Однако не исключено, что речь идет о вечном существовании Отца без Сына до того момента, когда Сын родился. Противники Ария приписали ему слова: «Было, когда Его не было» (греч. en pote hole ouk en). Некоторые строки из «Фалии» (П.20–23), казалось бы, подтверждают это: «Было Единство, но Двойственности не было, пока не было Его. Изначально, когда Сына не было, Отец был Бог. Сын же, Которого не было, пребывал в Отчей воле, Он — единородный Бог».