Учение о бытии
Шрифт:
Логика рассматривает понятие не в духе и не в природе, а в себе и для себя. «От этого недуховного, так же как и от духовного вида понятия», говорит Гегель, «не зависит его логическая форма».
В субъективной логике понятие развивается по обычным ступеням тезиса, антитезиса и синтезиса, т. е. как понятие в себе, в другом и в своем возвращении к себе, в полном единстве себя и своего инобытия. Для понимания этих ступеней полезно сообразить их соответствие ступеням реализации понятия в самосознательном духе. Понятию в себе соответствует рассудок в тесном значении слова, область формальной логики, отрешенной от конкретного содержания; понятию в другом соответствует опыт, мысль, наполненная содержанием, но еще противополагаемым мысли, как нечто данное ей; верховное же единство рассудка и опыта есть разум, полное единство мысли и ее содержание, проникновение мыслью своею содержания, полная конкретность мысли. Первую ступень понятия Гегель именует в логике субъективностью, уже в более тесном значении этого слова, как мысль в ее отвлечении от объекта; вторая ступень есть объективность, погружение мысли в объект, в котором она ищет сама себя в чем-то чуждом ей; третья ступень есть идея, полное единство субъекта и объекта. Сообразно тому и субъективная логика разделяется на три отдела. В первом отделе излагается то, что составляет собою содержание обычной школьной логики, т. е. отвлеченное учение о понятии, суждении и умозаключении. Особенность этой части учения Гегеля заключается, во-первых, в том, что формы понятия, суждения и
Объективность Гегель рассматривает по ступеням механизма, химизма и телеологии. При погружении мысли в объект понятие {XVII}становится чем-то чуждым себе, внешним для себя; но сохраняя свойство понятия, она ищет осуществить в объекте единство понятия. В механизме это единство есть единство внешнее, единство совокупности или агрегата; в химизме оно уже проникает внутрь объектов так, что они образуют не агрегаты, а соединения. Но химизм есть столько же соединение, сколько и разложение. Для того, чтобы объединяющая сила понятия проявилась в своей независимости, оно должно выделиться из объекта, как самостоятельный фактор, как цель, по отношению к которой объект есть средство. Так мы достигаем ступени телеологии.
Единство субъекта и объекта, как средства и цели, есть, однако, единство недостаточное, ибо осуществленная цель сама становится средством и т. д. до бесконечности, т. е. мы опять приходим тут к бесконечному прогрессу, к ложной бесконечности. Истинная бесконечность и тут достигается возвращением к себе, т. е. снятием объекта в субъекте, абсолютным субъективным единством субъекта и объекта. Такое высшее единство субъективности и объективности, субъект, поглотивший в себя объект, есть высшая категория логики — идея.
Идея, реализация которой в сознательном неделимом есть разум, есть, во-первых, непосредственное единство субъекта и объекта, или жизнь, в которой субъект есть душа, а объект — тело. Непосредственное единство души и тела есть живое неделимое, которое, как ограниченное, есть неделимое между неделимыми, так что жизнь необходимо проявляется во множественности неделимых. Ограниченность неделимого снимается в процессе размножения, т. е. в жизни рода. Но так как жизнь рода есть незаключенная, бесконечная смена конечных неделимых, то понятие жизни опять приводит к ложной бесконечности. Разрешение последней в истинной бесконечности может состоять лишь в возврате неделимого к единству рода или общего, как сущему для себя, самобытному понятию; таким образом, понятие рефлективно противополагается объекту, как субъективная идея — объективной идее, или как познание — миру.
Будучи противоположно миру, познание стремится разрешить эту противоположность, как ранее того понятие стремилось разрешить противоположность себя и объекта. Это разрешение достигается или тем, что мир входит в познание, и усваивается им, — такое усвоение мира познанием есть истина; или тем, что мир определяется познанием, объективная идея — субъективною идеею, т. е. первая предписывает законы миру; такое подчинение мира субъективной идее есть добро. Таким образом, познание вообще есть или познание собственно или воля. Но ни одно из этих двух определений идеи не есть окончательное. Познание собственно уже есть подчинение мира субъективной необходимости, следовательно, акт воли; а воля есть всегда незаконченное, т. е. лишь долженствующее. Но если бы мир был таков, каким он должен быть, то устранилась бы самая деятельность воли; следовательно, сама {XVIII}воля требует, чтобы ее цель не была осуществлена; она заявляет себя, как конечную. «Но», говорит Гегель, «на этой конечности нельзя остановиться, и самый процесс воли есть то, через что снимаются как эта конечность, так и содержащееся в ней противоречие. Разрешение состоит в том, что воля в своем результате возвращается к предположению познания, т. е. к единству теоретической и практической идеи».
Это высшее единство, снимающее противоположность познания и воли и завершающее собою всю диалектику, есть абсолютная идея, единство всех категорий. Движение мысли от полной отвлеченности до полной конкретности теперь закончено. «Идея», говорит Гегель в Энциклопедии (§ 214), «может быть понимаема, как разум… далее, как субъект-объект, как единство идеализованного и реального, конечного и бесконечного, души и тела, как возможность, имеющая свою действительность в самой себе, как то, природа чего может быть понимаема, лишь как существующая и т. д.; ибо в ней содержатся все отношение рассудка, но в их бесконечном возврате и тожестве внутри себя».
2. Такова система логики, как науки чистой мысли, мысли, отрешенной от всякой реальности. Обратимся теперь к второму вопросу, — к вопросу об отношении этой системы к прочим частям философии. В предыдущем изложении мы видели, что Гегель постоянно предостерегает против понимания логических категорий в смысле феноменологическом, психологическом или натуралистическом, указывая на то, что ни о сознании, ни о душе, ни о материи логика не говорит. Вместе с тем он указывает на то, что в реальном мире осуществляются эти категории. Таким образом, есть вне сферы логики нечто реальное, не захватываемое ею, но реализующее ее формы. Что же такое это реальное? Ясно, что оно уже не есть чистая мысль, но только ее носитель, тот фактор или та сила, которая ее реализует. С другой стороны, заявляя, что содержание логики есть «изображение Бога, каков Он в своей вечной сущности до создания природы и конечного духа», Гегель дает основание предполагать, что чистой мысли он приписывает творческую силу, т. е. что в самой логике, под ее категориями, скрывается нечто реальное. Это предположение подтверждается самим Гегелем, который в конце последней части науки логики говорит: «Так как идея полагает себя именно, как абсолютное единство чистого понятия и его реальности, и тем самым сосредоточивается (zusammennimmt) в непосредственности бытия, то она есть полнота в этой форме — природа. Но это определение не есть становление и переход, как ранее субъективное понятие в своей полноте становится объективностью, или субъективная цель — жизнью. Чистая идея, в которой определенность или реальность понятия сама повышается в понятие, есть, напротив, абсолютное освобождение, для коего уже нет никакого непосредственного определения, которое не {XIX}было бы также положенным [6] и понятием; поэтому в этой свободе не имеет места никакой переход, но простое бытие, к которому определяет себя идея, остается для нее вполне прозрачным, и есть в своей определенности остающееся при самом себе понятие. Следовательно, переход должен быть скорее понимаем здесь так, что идея свободно отчуждает сама себя, абсолютно уверенная и покоящаяся в себе». Итак, идея есть по заявлению самого Гегеля свободный Творец природы. Правда, этому заявлению противоречит высказываемое Гегелем признание самой идеи в ее непосредственной полноте за природу, так как при этом выходит, как будто абсолютное, достигши полноты идеи, тем самым оказывается природою. Но с таким признанием разногласит то определение, которое Гегель дает затем природе: «природа оказалась идеею в форме инобытия… идея таким образом, есть отрицательное самой себе или внешнее себе» (Энциклопедия § 247). И действительно тот вывод понятия природы из полноты идеи, какой мы находим в приведенной выписке из Гегеля, совершенно не согласуется с положениями его логики. По его словам идея есть природа потому, что она полагает себя, как абсолютное единство чистого понятия и его реальности. Но ведь эта реальность есть та реальность, о которой говорится
6
Положенным в отличие от непосредственного Гегель называет вытекающее из понятия.
Итак, несомненно, что под отвлеченными определениями логики необходимо должен быть мыслим некоторый реальный их носитель, т. е. что неверно мнение Гегеля, будто эти определения вполне отрешены от всякой реальности. Если бы дело обстояло так, то и реализация идеи, как природы, была бы невозможна, ибо в своем инобытии относительно идеи природа несомненно противоречит ей, а противоречия идее быть не может, так как всякое противоречие разрешено в идее. Для того, чтобы в идее сохранилось нечто неразрешенное, могущее отпасть от нее в инобытие, это нечто должно протягиваться, как реальная основа, по всей системе логики, от категории бытия до категории идеи, и над этим нечто следовательно бессильна всякая диалектика. И эта реальная основа логических категорий не только есть, но подразумевается в них самим Гегелем. Логика есть область чистой мысли; но мысль, хотя бы и чистая, есть все же мысль, а мысль есть принадлежность духа. Стало быть, поскольку мысль есть движущая сила логики, последняя уже предполагает реаль{XX}ность духа, как носителя мысли. При таком понимании затруднение возникновения природы устраняется, и вся система Гегелевой философии получает стройность и понятность. Следующие за логикою части системы суть философия природы и философия духа. Логика есть учение о духе в себе; творческая сила этого духа в себе создает природу, как нечто себе инородное, как инобытие духа; из этого инобытия пробуждается или возвращается в себя дух в себе и для себя, дух, сознающий свое единство абсолютным. Абсолютный идеализм Гегеля превращается при таком понимании в абсолютный спиритуализм.
При этом возникает, однако, необходимость ближе определить понятие духа, чем то сделано самим Гегелем, и при такой попытке более близкого определения выясняются прорехи его философии, приводящие в конечном результате к ее крушению. Заключением всей системы, ее высшим, наиболее конкретным понятием, истиною и идеи и природы служит дух, сознавший свое единство с абсолютным, абсолютный дух, каким оказывается индивидуальный дух человека. Правда, Гегель указывает на то, что он берет за высшее тот дух, который единственно открывается на опыте. Но как бы то ни было, возникает вопрос о том, что же такое есть дух вне этого индивидуального духа. Решение этого вопроса может быть или антропологическое, или теистическое, или пантеистическое. Мы можем рассуждать так: и природа, и предшествующие ей логические категории суть лишь отображения человеческого духа, мыслимые — первые, как его проекция вне сознания, а вторые, как его отвлеченные формы; единственною истинною реальностью с этой точки зрения оказывается духовное существо человека. Или же можно рассуждать так: есть внеприродный и сверхчеловеческий дух или Бог, который создал природу и установил путь ее развития до человеческого духа, способного сознать свое единство с Богом. Или же, наконец, мы можем понимать Бога не как Создателя природы, а как общее одухотворяющее ее начало, проявляющее себя в форме инобытия и путем развития проясняющееся до человеческого сознания. Из приведенных выписок видно, что Гегель более склонялся к теизму, хотя несомненно оказывается возможным истолковать его учение и в антропологическом, и в пантеистическом смысле. Таким образом, учение Гегеля можно понимать и как атеизм, и как теизм, и как пантеизм, каковое различие в его понимании и обнаружилось в школе Гегеля после его смерти. Это различие в понимании зависит именно от того, что понятие духа остается у Гегеля в полной неопределенности. Если дух, как нечто реальное, есть только сознательный дух человека, то абсолютное, которое в нем реализуется, есть чистая отвлеченность, а природа есть лишь субъективное представление, не имеющее внутренней самобытности. Но при этом условии самое развитие духа упраздняется, становится лишь созда{XXI}ваемым им для себя призраком; реальный дух является готовым, проектирует вне себя образ природы и развивает отвлеченные, не имеющие сами по себе никакой силы движения и развития категории логики. Философия возвращается к ограниченному субъективизму, к отрицанию возможности постижения абсолютного, так как самое это абсолютное есть призрак — призрак чувственности в виде природы, призрак рассудка в виде категорий логики; рациональное миропонимание упраздняется, так как источник субъективного духа со всем его содержанием становится непонятным. Если, с другой стороны, принять теистическое или пантеистическое решение вопроса о духе, то, следовательно, отдельно от мира или слитно с ним есть сверхчеловеческая творческая сила. Но так как наше сознание и в частности наша мысль лишены творческой силы, то не только отожествление человеческого духа с этою силою невозможно, но ложным оказывается положение Гегеля, будто мысль и бытие тожественны; ибо сущее проникнуто силою творчества, которой мысль не имеет. А с отрицанием этого тожества система Гегеля распадается. Получается тот вывод, что сущее с его созидающею, творческою силою есть нечто за пределами мысли, т. е. восстановляется отрицаемая Гегелем вещь в себе.
Насколько для всех построений Науки логики существенно признавать за пределами мысли творческую силу, видно из того, что с упразднением этой силы упраздняется и сам диалектический процесс развития понятия. Процесс этот состоит в том, что полагается а, ему противополагается b, и оба они примиряются в с. Но ясно, что это примирение состоит вовсе не в том, что мы находим третий термин с и подводим под него первый и второй термин а и b, называя их его моментами. Примирение достигается тем, что мы находим в с самую силу такого примирение а и b, при которой оба они снимаются в с; таково требование и самого Гегеля. Между тем у Гегеля мы этой силы не находим, а находим лишь игру все в новые и новые термины. Бытие и небытие примиряются в становлении; но как они примиряются, т. е. как бытие отожествляется с небытием, остается неизвестным. Бытие в широком значении этого слова и сущность примиряются в понятии; но в чем примиряющая сила понятий, также неизвестно. Субъект и объект примиряются в идее; но как они выводятся из нее, как ее подчиненные моменты, это также не выясняется. Вся диалектика Гегеля вращается лишь в области слов. И понятно почему. Чтобы а отожествлялось с b, нужно, чтобы в а была обнаружена та основная, элементарная сила изменения, которая способна перевести а в b. Этой силы в данном нашей мысли содержании понятий мы нигде не находим. Мы сознаем что в пространстве сопоставлены, а во времени сменяются различные данные, но того, что объединяет сопоставленные или сменяющиеся данные в вещь или в процесс, мы не сознаем: оно ле{XXII}жит за пределами сознания, в области трансцендентной для него реальности. Следовательно, если задача диалектики есть объединение различных данных сознания, то эта задача неразрешима для мысли, пока последняя не признает за своими пределами чего-то трансцендентного, недосягаемой для нее по содержанию, но мыслимой сущею, вещи в себе.