Учение о понятии
Шрифт:
3. Но тут дано еще более, чем только это явление, именно: а) причина действует на пассивную субстанцию, изменяет ее определение; но последнее есть положение, в ней нет ничего другого, подлежащего изменению, поэтому другое определение, получаемое ею, есть определение причинности; пассивная субстанция становится следовательно причиною, силою и деятельностью. b) Действие полагается в ней причиною; но положенное причиною есть сама тожественная себе в действии причина; оно есть эта причина, полагающая себя вместо пассивной субстанции. Равным образом, что касается активной субстанции, то а., деятельность есть переход причины в действие, в ее другое, в положение, и b., в действии обнаруживается причина, как то, что она есть, действие тожественно причине, не есть другое; таким образом, причина обнаруживает в действии положение, как то, что она есть по существу. Таким образом, с обеих сторон, как со стороны тожественного, так и со стороны отрицательного отношения других к ней, каждая становится противоположностью ее самой; но каждая становится этою противоположностью так, что другая, следовательно также каждая, остается тожественною самой себе. Но оба отношения, и тожественное, и отрицательное, суть одно и то же; субстанция тожественна самой себе лишь в своем противоположении, и это составляет абсолютное тожество субстанций, положенных, как две. Активная субстанция через действие, т.е. поскольку она полагает себя, как противоположность самой себе, которая есть вместе с тем снятие ее предположенного инобытия, пассивной субстанции, обнаруживает себя, как причина или первоначальная субстанциальность. Наоборот через воздействие положение обнаруживается, как положение, отрицательное, как отрицательное, и тем самым пассивная субстанция, как относящаяся
Уже ранее во второй книге объективной логики (стр. 121, примеч.) было упомянуто, что философия, которая становится и остается стоять на точке зрения субстанции, есть система Спинозы. Там же вместе с тем была указана недостаточность этой системы как по форме, так и по содержанию. Но иное дело есть опровержение этой системы. Относительно опровержения какой-либо философской системы в другом месте также сделано общее замечание, что при этом следует отвергнуть превратное представление, будто система должна быть признана совсем ложною, а истинная система напротив – лишь противоположною ложной. Из того соотношения, в котором оказывается здесь система Спинозы, сами собою выясняются ее настоящая точка зрения и вопрос о том, истинна она или ложна. Отношение субстанциальности возникает из природы сущности; это отношение, равно как расширенное в целом развитие его в систему, есть поэтому необходимая точка зрения, на которую становится абсолютное. На эту точку зрения не следует поэтому смотреть, как на некоторое мнение, как на субъективный, произвольный образ представления и мышления некоторого неделимого, как на заблуждение умозрения; напротив, последнее на своем пути необходимо перемещается на эту точку зрения, и поскольку оно делает это, система совершенно истинна. Но эта точка зрения не есть высшая. Тем не менее система не может вследствие того быть признаваема ложною, требующею и допускающею опровержения; но в ней должно считаться ложным лишь признание ее точки зрения за высшую. Истинная система не может поэтому находиться к ней лишь в отношении противоположности, ибо это противоположное было бы само односторонним. Напротив, как высшее, она должна содержать в себе низшее.
Далее опровержение не должно исходить извне, т.е. от предположений, лежащих вне опровержений системы, и которым она не соответствует. Она может не признавать этих предположений; недостаток в них есть недостаток лишь для того, кто исходит от основанных на них потребностях и требованиях. Тем самым признано, что для того, кто не предполагает решительно для себя свободы и самостоятельности самосознающего субъекта, никакое опровержение спинозизма не может иметь места. Сверх того такая высокая и в себе самой столь богатая точка зрения, как отношение субстанциальности, не игнорирует этих предположений, а содержит их в себе; один из атрибутов спинозовой субстанции есть мышление. Эта точка зрения в состоянии даже разрешить и вобрать в свой состав те определения, под которыми даны противоречащие ей предположения, так что они оказываются усвоенными ею, но в сообразных с нею модификациях. При {5}таком условии нерв внешнего опровержения сводится лишь к тому, чтобы с своей стороны неподвижно и твердо стоять на противоположных формах этих предположений, наприм., на абсолютном самостоятельном существовании мыслящего неделимого в противоположность форме мышления, поскольку она положена в абсолютной субстанции, как тожественная протяжению. Истинное опровержение должно признать силу противника и поставить себя в круг этой силы; нападать же на него извне и одерживать над ним верх там, где его нет, не помогает делу. Единственное опровержение спинозизма может поэтому состоять лишь в том, что его (спинозизма) точка зрения признается, во-первых, существенною и необходимою, но что, во-вторых, эта точка зрения из себя самой переходит в высшую. Отношение субстанциальности, рассматриваемое лишь в себе самом и для себя самого, переводит себя в свою противоположность, в понятие. Поэтому, содержащееся в предыдущей книге изложение субстанции, приводящее к понятию, есть единственное и истинное опровержение спинозизма. Оно есть раскрытие (Enth"ullung) субстанции, и последнее есть генезис понятия, главные моменты которого были сопоставлены выше. Единство субстанции есть ее отношение необходимости; но последняя есть таким образом лишь внутренняя необходимость; и поскольку она полагает себя через момент абсолютной отрицательности, она есть обнаруженное или положенное тожество и тем самым свобода, которая есть тожество понятия. Последнее, как полнота, возникающая из взаимодействия, есть единство обеих взаимодействующих субстанций, так что они отныне принадлежат свободе, поскольку их тожество уже не слепое, т.е. не внешнее, а им по существу принадлежит определение быть лишь видимостью или моментами рефлексии; вследствие чего каждая также непосредственно совпадает со своим другим или своим положением, и каждая содержит свое положение внутри себя самой и тем самым положена в своем другом, просто как тожественная себе.
Поэтому, в понятии обнаружило себя царство свободы. Понятие есть свободное, так как в себе и для себя сущее тожество, составляющее необходимость субстанции, вместе с тем есть снятое или положение, и это положение, как относящееся к себе самому, есть именно сказанное тожество. Взаимная темнота стоящих в причинном отношении субстанций исчезла, так как первоначальность их самостоятельности перешла в положение и тем самым стала прозрачною для самой себя ясностью; первоначальная мыслимая вещь (Sache) такова, лишь поскольку она есть причина самой себя, а последняя есть субстанция, освободившаяся в понятие.
Отсюда получается для понятия сейчас же следующее ближайшее определение. Так как бытие в себе и для себя есть непосредственно положение, то понятие в своем простом отношении к себе самому есть абсолютная определенность, которая, однако, как относящаяся только к себе, есть непосредственно простое тожество. Но это отношение определенности к самой себе, как ее совпадение с собою, есть также отрицание {6}определенности; и понятие, как это равенство с самим собою, есть общее. Но это тожество имеет также определение отрицательности; оно есть отрицание или определенность, которая относится к себе, и, таким образом, понятие есть единичное. Каждое из этих определений есть полнота, каждое содержит в себе определение другого, и потому обе эти полноты суть также просто одно, как равным образом это единство есть раздвоение себя самого в свободную видимость этой двойственности; двойственности, которая в различии единичного и общего является полною противоположностью, но которая есть в такой степени видимость, что при мышлении и высказывании одного непосредственно мыслится и высказывается другое.
Только что изложенное может быть рассматриваемо, как понятие понятия. Так как оно, по-видимому, уклоняется от того, что обыкновенно понимается под понятием, то можно бы было потребовать, чтобы то, чем здесь оказалось понятие, содержалось в других представлениях или
Я ограничусь здесь замечанием, которое может послужить к пониманию развитых здесь понятий и объяснить ориентирование в них. Понятие, поскольку оно достигло такого осуществления, которое само свободно, есть не что иное, как я или чистое самосознание. Правда, я имею понятия, т.е. определенные понятия; но я есть чистое понятие, как таковое, которое, как понятие, достигло существования. Если поэтому припомнить те основные определения, которые образуют природу я, то можно предположить, что мы припоминаем нечто известное, т.е. обычное для представления. Но я есть, во-первых, это чистое относящееся к себе единство и притом не непосредственно, а поскольку оно отвлечено от всякой определенности и содержания и совпадает с собою, с самим собою в безграничном равенстве. Таким образом, оно есть общность, единство, которое есть единство с собою лишь через то отрицательное отношение, которое является, как отвлеченность, и потому содержит в себе разрешенною всякую определенность. Во-вторых, я есть также непосредственно относящаяся к себе са{7}мой отрицательность, единичность, абсолютная определенность, противопоставляющая себе и исключающая другое: индивидуальная личность. Эта абсолютная общность, которая непосредственно есть равным образом абсолютная единичность, и то бытие в себе и для себя, которое есть просто положение и есть это бытие в себе и для себя лишь через единство с положением, составляют также природу я, как понятия; в том и в другом нельзя ничего понять, если не мыслить указанные оба момента вместе с тем и в их отвлеченности, и в их полном единстве.
Если, как то обычно принято, говорят о рассудке, как об обладаемым я, то под ним понимают некоторую способность или свойство, находящееся в таком же отношении к я, как свойство вещи к самой вещи, к некоторому неопределенному субстрату, который не есть ее истинное основание и не определяет ее свойства. По этому представлению я имею понятия и понятие, как я имею сюртук, цвет и другие внешние свойства. Кант возвысился над таким внешним отношением рассудка, как способности понятий, к самому понятию, к я. К глубочайшим и правильнейшим взглядам, находящимся в критике разума, принадлежит тот взгляд, по коему единство, составляющее сущность понятия, познается, как первоначально синтетическое единство апперцепции, как единство «я мыслю» или самосознания. Это предложение обусловливает так названный трансцендентальный вывод категорий; но оно искони считалось одним из труднейших частей кантовой философии, – конечно, не по какому-либо иному основанию, как потому, что оно требует возвышения над простым представлением отношения, в каком находятся я и рассудок или понятия к какой-либо вещи и ее свойствам и акциденциям, в область мысли. Объект, говорит Кант (Kr. d. г. V, стр. 137, 2-е изд.), есть то, в понятии чего объединяется многообразие некоторого данного воззрения. Но всякое объединение представлений требует единства сознания в их синтезе. Следовательно, это единство сознания есть то, что одно образует отношение представлений к некоторому предмету, т.е. их объективную стоимость, и на чем основывается самая возможность рассудка. Кант различает от этого единства субъективное единство сознания, единство представления о том, сознаю ли я некоторое многообразие одновременно или последовательно, что зависит от опытных условий. Напротив, принципы объективного определения представлений должны быть выводимы единственно из основоположения трансцендентального единства апперцепции. Посредством категорий, которые суть объективные определения, многообразие данных представлений определяется так, что оно приводится к единству сознания. По этому взгляду единство понятия есть то, вследствие чего нечто есть не простое чувственное определение, воззрение или простое представление, но объект, объективное единство, единство я с самим собою. Понимание некоторого предмета действительно состоит не в чем ином, как в том, что я делает его своим собственным, проникает его и приводит его в свою собственную форму, т.е. в {8}общность, которая есть непосредственно определенность, или в определенность, которая есть непосредственно общность. Предмет в воззрении или также в представлении есть еще нечто внешнее, чуждое. Через понимание бытие в себе и для себя, которое он имеет в воззрении и представлении, превращается в положение; я проникает его мысленно. Но он есть в себе и для себя, лишь каков он в мышлении; каков он в воззрении или представлении, он есть явление; мышление снимает его непосредственность, с какою он ближайшим образом привходит к нам, и делает его, таким образом, положенным; а это его положение есть его бытие в себе и для себя или его объективность. Таким образом, предмет имеет объективность в понятии, и последнее есть единство самосознания, в которое он принят, поэтому его объективность или понятие есть само не что иное, как природа самосознания, не имеет никаких иных моментов или определений, кроме самого я.
Тем самым через одно из главных предложений кантовой философии оправдывается тот взгляд, по которому для познания того, что такое понятие, надлежит припомнить природу я. Но, наоборот, для этого необходимо мыслить понятие я так, как оно было только что изложено. Если остановиться на простом представлении я, как оно предносится нашему обычному сознанию, то я есть лишь простая вещь, именуемая также душою, которой присуще понятие, как некоторое обладание или свойство. Это представление, которое не допускает понимания ни я, ни понятия, не может служить к тому, чтобы облегчить понимание понятия или приблизиться к нему.
Вышеприведенное изложение Канта содержит в себе еще две стороны, касающиеся понятия и делающие необходимыми некоторые дальнейшие замечания. Во-первых, ступени рассудка предпосланы ступени чувства и воззрения; и одно из существенных предложений кантовой трансцендентальной философии состоит в том, что понятия без воззрения пусты и имеют значение, лишь как отношения данного через воззрение многообразия. Во-вторых, на понятие указано, как на объективное в познании и тем самым как на истину. Но с другой стороны, понятие признается за нечто только субъективное, из которого нельзя выколупать (herausklauben) реальности, под коею, так как она противопоставляется субъективности, следует разуметь объективность; и вообще понятие и логическое объявляются чем-то лишь формальным, которое, так как оно отвлекает от содержания, не содержит в себе истины.