Ученик философа
Шрифт:
Алекс, облокотившись на каминную полку, отражалась склоненной головой в большом зеркале с позолоченной рамой в виде арки. Она осторожно касалась бронзовых фигурок; они стояли здесь лагерем так давно, еще со времен Алана. Огонь жадно облизал поленья и сник — совсем как ее мысли. Как прекрасен и чист был серый пепел, когда Руби сметала его в совок, смешивая с пылью: легкий, прекрасный, чистый, как смерть. Птица все еще пела — громко, отчетливо, лирично; это дрозд — Алан называл его «дрозд-деряба». Алан любил птиц.
Алекс подошла к окну и выглянула на улицу. Легкий дождь словно сыпал серебром
Она поглядела на часы. В шесть придут Брайан и Габриель. Они захотят поговорить про Джорджа.
— Как тебе показалась Стелла? — спросила Габриель у Алекс.
— Менее трагична.
Габриель промолчала.
Прошло три дня с выходки Джорджа. Стелла все еще была в больнице.
У Алекс они пили стоя. В этом был определенный распорядок, размеренная стройность, петля времени, определенность места; это успокаивало. Гостиная с эркерами, расположенная на первом этаже, выходила в сад. Лампы горели, но занавески еще не были задернуты.
Брайан держал стакан яблочного сока обеими руками, словно участник процессии, несущий свечу. Он иногда пил спиртное, но в последнее время — все реже и реже. У него было много поводов для беспокойства: деньги, работа, сын, брат Джордж. В данный момент он беспокоился из-за Руби. Бесцеремонное обращение матери со служанкой было ему неприятно. Однако стоило ему начать вести себя с Руби подчеркнуто вежливо (как сегодня вечером), она улыбалась мимолетно, безумно, насмешливо, словно давая понять, что видит его нарочитую снисходительность.
Брайан был некрасив, но с внушительной головой. Кто-то как-то заметил, что Джорджу и Брайану надо было бы поменяться головами. Слышавшие поняли, о чем речь. Лицо у Брайана было в оспинах, губы красные, а острые зубы напоминали волчьи. В молодости, со светлой бородой, он был похож на пирата. Теперь он брился. Очень коротко стриженные седеющие волосы аккуратно завихрялись вокруг темечка. Глаза — голубые, миндалевидные. Вид самоуверенный, но при этом беспокойный и меланхоличный. Он часто раздражался. По сравнению с Джорджем его можно было назвать милым, но на самом деле не такой уж он был и милый.
Габриель была ростом выше мужа и тоже выглядела беспокойной. Глаза — бегающие, влажные, карие, а нос несколько длинноват. Волосы — тонкие, русые, слегка вьющиеся, постоянно падали ей на лицо, и она откидывала их нервным жестом, который раздражал Алекс. У Габриель был вечно утомленный вид, который иные принимали за кротость и покой. Для визитов к свекрови она всегда одевалась элегантно.
Алекс была выше их обоих, и все говорили, что она еще красива, — хотя за много лет эти слова стали привычными и слегка истрепались. У нее было овальное лицо, красивый нос и хорошо сохранившаяся фигура. Удлиненные глаза, как у Брайана, синие, но потемнее; когда Алекс задумывалась, то щурила их; это придавало ей мимолетное сходство с кошкой. (Брайан же в такой ситуации широко распахивал глаза и вперялся взглядом.) Она умеренно пользовалась тенями для век, но губы не красила. У нее был широкий, сильный, с нарочитой мимикой рот. Гладкие, хорошо подстриженные, густые
Адам Маккефри был в саду с собакой.
— А заведующая не сказала, когда ее выпишут? — спросил Брайан.
— Скоро.
Алекс и Габриель пили джин с тоником. Габриель курила.
— Как вы думаете, куда она потом? — спросила Габриель, откидывая волосы с лица.
— Что значит куда? — ответила Алекс, — Домой.
Габриель посмотрела на Брайана — он прятал глаза. Габриель думала, что Стелле, когда она выйдет из больницы, лучше поселиться у них. Не высказывая этого вслух, она неопределенно спросила, обращаясь к Алекс:
— Но ведь ей нужно отдохнуть, прийти в себя?
— Съездить на море, — отозвался Брайан, нарочно запутывая разговор.
— Не говори глупостей, — ответила Алекс. — На море ехать некуда.
Дом у моря Алекс продала, не посоветовавшись с детьми.
— Я полагаю, мы поедем на экскурсию, как обычно, — сказал Брайан.
Ежегодный семейный пикник у моря был давней традицией. В прошлом году они соблюли ее, несмотря на то что дом уже был продан, — они поехали туда же, только чуть дальше по побережью. Брайан и Габриель очень любили этот дом, это место, драгоценный доступ к морю.
— Это в будущем, — сказала Алекс, щурясь. — Я никогда не знаю будущего.
— Доктор говорит, что в Энне больше нельзя купаться, — сказала Габриель, — потому что крысы разносят желтуху.
— Не понимаю, зачем тебе вообще эта грязная речка, если есть Купальни, — ответила Алекс.
— Ну, Адаму нравится в реке — там как-то ближе к природе и… как-то уединенно, тайно… и там всякие звери, птицы, травы… всякие разные вещи…
— Он сегодня привел Зеда? — спросила Алекс. Речь шла о собаке Адама. Адам и Зед сразу побежали в сад.
— Да. Надеюсь, они там ничего не выкопают, как в прошлый…
— Я никак не пойму, зачем Адаму такая малюсенькая хорошенькая собачка, — сказала Алекс. — Мальчикам обычно нравятся большие собаки.
— Мы тоже не поймем, — ответил Брайан, чувствуя, что Габриель обиделась и теперь будет молчать. Габриель знала, что Брайан это почувствовал, и стала придумывать, что бы такое сказать. Алекс поняла обоих и пожалела о своем замечании, но была раздосадована, что они оба так нелепо чувствительны.
У Адама был папильон — собака одной из самых мелких пород, крохотное хрупкое длинношерстное черно-белое существо с висячими пушистыми ушами, щегольским пушистым хвостом и темнейшими, синевато-карими, блестящими, веселыми, умными глазами. Адам сам дал ему имя. Когда его спросили, почему «Зед», он ответил: «Потому что мы — альфа и омега» [14] .
Габриель придумала, что сказать, — пусть не очень удачное, но она решила наконец высказаться, вопреки совету Брайана.
14
Альфа и омега — первая и последняя буква греческого алфавита, как А и Z, буквы, с которых начинаются имена Адама и Зеда, — латинского.