Ученик монстролога
Шрифт:
Уортроп не ответил. Миссис Браттон, наконец, нашла нужный ключ и открыла старый замок, потом откинула три задвижки и плечом толкнула громоздкую дверь.
Комната была крошечной, едва ли больше моего алькова на Харрингтон Лейн. Мебели не было, лишь шаткая кровать, расположенная в двух шагах от двери. Около нее горела керосиновая лампа; ее дымящееся пламя было единственным источником света. Оно отбрасывало наши тени на потолок и на осыпающуюся штукатурку на стене напротив грязного окна. Пыльный подоконник был усыпан дохлыми мухами. На стекле жужжали и бились живые.
От едкого запаха хлорки
Он лежал на кровати под несколькими одеялами и простынями, верхняя из которых была белоснежной и свежевыглаженной, словно погребальная. Открытыми оставались лишь его голова и шея. Кровать была небольшой, но казалась еще меньше под весом его огромного тела. Я представлял его хилым, болезненным стариком, от которого осталась одна оболочка после более чем двадцатилетнего заключения. Но передо мной лежал человек богатырского телосложения, весом, рискну предположить, более четырехсот фунтов, и кровать прогибалась под ним гамаком. Голова его тоже была огромной; подушка под ней казалась размером с подушечку для иголок. Глаза утопали в сероватых складках век; нос был алым, выступая над щеками, как красная картофелина на сером поле. А рот был похож на беззубый туннель, в котором раздутый язык неустанно скользил по обнаженным деснам.
Доктор подошел к его постели. Старуха нервно перебирала ключи на связке. Позвякивание ключей, тяжелое дыхание больного да жужжанье мух на окне — вот и все звуки, что заполняли крошечное до клаустрофобии пространство.
— Я не советовала бы прикасаться к нему, — предупредила она. — Капитан Варнер ненавидит, когда его трогают руками. Не так ли, Капитан Варнер?
Он ничего не ответил. Хотя глаза его тонули в глубоких морщинах, я видел, что они открыты. Кончиком языка — серым, как и кожа, — он облизнул губы. На его подбородке, узелком приткнувшемся между шеей и нижней губой, блестела слюна.
Уортроп долгим взглядом посмотрел на несчастный объект своих поисков. Он ничего не говорил и ничем не выдавал своих чувств. Потом он, казалось, стряхнул с себя чары и резко обернулся к старой женщине.
— Оставьте нас, — сказал он.
— Не могу, — резко бросила она, — это против правил.
Доктор повторил команду, даже не повышая голоса, но медленно произнося слова — так, словно в первый раз она плохо его расслышала:
— Оставьте нас.
Она что-то почувствовала в его взгляде, и это что-то напугало ее, ибо она тотчас посмотрела в сторону, яростно затрясла ключами — символом своей власти — и сказала:
— Доктору будет об этом доложено.
Уортроп уже повернулся к ней спиной и смотрел на выброшенного на берег бегемота, лежащего в постели. Звук бряцающих ключей растаял вдалеке; дверь старуха оставила приоткрытой. Доктор велел мне закрыть ее. А когда я закрыл ее и оперся о твердую, успокаивающую поверхность, Уортроп склонился над постелью и приблизил свое лицо почти вплотную к лицу больного. Громким четким голосом он произнес:
— Варнер! Капитан!
Варнер не отвечал. Он неотрывно смотрел на потолок; рот его был открыт; язык без
— Варнер, вы меня слышите? — спросил Доктор. Он ждал ответа: спина напряжена, зубы плотно сжаты. Только слышно, как мухи жужжат и бьются о стекло. Запах хлорки и духота становились невыносимы. Я часто и неглубоко дышал и думал, рассердится ли Доктор, если я попрошу открыть окно, чтобы впустить немного свежего воздуха.
Уортроп повысил голос и буквально проорал в лицо Капитана:
— Вы знаете, кто я, Варнер? Вам сказали, кто пришел навестить вас сегодня?
Тучный больной издал стон. Доктор вздохнул и посмотрел на меня.
— Боюсь, мы пришли слишком поздно, — сказал он.
— Кто… — простонал старый моряк, словно решил разубедить Доктора. — Кто пришел?
— Уортроп, — ответил монстролог. — Меня зовут Уортроп.
— Уортроп! — воскликнул Капитан.
При упоминании этого имени его глаза вдруг задвигались так же беспокойно, как язык — вправо, влево, — но Варнер никак не мог сфокусироваться на лице Доктора. Его взгляд блуждал по потолку — там, где раздробленная тень Уортропа танцевала в свете керосиновой лампы прямо над Варнером, словно нечистый дух — темный, нелепый и огромный.
— Вам знакомо это имя, — сказал Доктор.
Огромная голова с трудом кивнула.
— Да сжалится надо мною Небо — да. Мне знакомо имя Уортроп, — прозвучал гортанный голос, захлебываясь слюной. — Все это было дело рук Уортропа, дьявольское отродье — он и весь его род!
— Проклятие — лишь одно из объяснений, — сухо сказал Доктор. — Хотя я больше придерживаюсь теории Дарвина. Сейчас доказательства на моей стороне, хотя время может показать, что я ошибался, а вы, Хезекия Варнер, — нет. Алистер Уортроп был моим отцом.
Ответа не последовало — только странные, подавляемые и все ж вырывающиеся стоны.
— Мой отец, — продолжал монстролог, — тот, кто нанял вас отплыть в конце шестьдесят третьего или начале шестьдесят четвертого года на корабле в Западную Африку, возможно в Сенегамбию или Нижнюю Гвинею, и вернуться с грузом, который имел для него особое значение. Да? Так было дело?
— Нет… — пробормотал старик.
— Нет? — эхом отозвался Доктор, хмурясь.
— Не Сенегамбия и не Гвинея. Бенин, — простонал он. — Королевство Бенин! Дом безбожного подражания знати и проклятый правитель этой проклятой земли по имени Оба. И я клянусь, не найдется язычника более мерзкого и распутника более страшного ни в одном уголке мира!
— Этот Оба, король Бенина, захватил в плен весь род Антропофагов? — спросил Доктор.
Казалось, его осенила страшная догадка.
— Целое племя этих страшных чудовищ жило в специальной камере прямо под его дворцом.
— Но Антропофаги не могут жить в плену. Они бы умерли с голоду.
— Не эти, Уортроп, — выдохнул старый контрабандист. — Эти монстры были жирными и счастливыми, благодарю покорно! Я видел это собственными глазами, и, если бы я был более храбрым человеком, я выбил бы всем глаза за их преступления.