Ученик монстролога
Шрифт:
Я отправился на конюшню, а Доктор пошел в дом. Когда я напоил и накормил лошадей, смыл с них дорожную грязь и пыль, навестил старушку Бесс, я тоже отправился в дом, тая в душе крошечную надежду обнаружить на кухонном столе что-нибудь аппетитное. Надежда была напрасной. Дверь в подвал была открыта настежь, свет внизу ярко горел, и, поднимаясь вверх по узкой лестнице, раздавались звуки хлопающих дверей шкафа, падающих на пол полок и перетаскиваемых волоком предметов. Через несколько минут звуки сражения поутихли, и Доктор поднялся наверх
— Что-то должно было остаться, — бормотал Доктор себе под нос, — письмо, счет, контракт оказания услуг, ну, хоть что-то…
Я аж подпрыгнул, когда он с треском задвинул последний ящик. Доктор поднял голову и посмотрел на меня, возникшего в дверном проеме, с таким недоумением, словно не я был его единственным компаньоном на протяжении последнего полугода.
— В чем дело? — требовательно спросил он. — Что ты там топчешься, Уилл Генри?
— Я хотел спросить…
— Да, да, спрашивай. Спрашивай!
— Да, сэр. Я собирался спросить, сэр, не хотите ли вы, чтобы я сбегал на рынок?
— На рынок? Зачем это нужно, Уилл Генри?
— Купить что-нибудь поесть, сэр.
— Боже милостивый, ты вообще думаешь о чем-нибудь еще?
— Да, сэр.
— О чем же еще?
— Еще?
— Да, о чем еще, кроме еды, ты думаешь?
— Ну, я… я много о чем думаю, сэр.
— Понятно, но о чем конкретно — вот мой вопрос.
Он бросил на меня сердитый взгляд, барабаня тонкими пальцами по полированной поверхности стола.
— Ты знаешь, что такое обжорство, Уилл Генри?
— Да сэр. И что такое голод.
Он улыбнулся в ответ. Ну, хоть так, сказал я себе; мог бы и запустить в меня чем-нибудь тяжелым.
— И что же? — спросил он.
— Сэр? — спросил я.
— Что еще занимает твои мысли?
— Я пытаюсь… понять, сэр.
— Понять что?
— Для чего я… смысл того, что… того, чему вы учите меня, сэр… но в основном, честно говоря, сэр, ибо ложь — худший вид шутовства, сэр — я пытаюсь не думать о большем количестве того, о чем думаю, если вы понимаете, сэр…
Махнув на меня рукой, как бы отпуская, он сказал:
— Ты знаешь, где у нас лежат деньги. Беги на рынок, раз тебе так надо, но только одна нога здесь — другая там. Ни с кем не говори, а если кто-то заговорит с тобой, скажешь, что у нас все в порядке — я работаю над новым трактатом или что-нибудь в этом духе. Главное, не говори правду. Помни, Уилл Генри, есть ложь, порожденная необходимостью — не глупостью.
С более легким сердцем я оставил его предаваться поискам. Я был рад получить передышку. Не все представляют себе, что такое жить рядом с монстрологом. Начинаешь ценить очень простые вещи. И после ночи, проведенной за занесением в каталог внутренних
Так что теперь я с радостью отправился наверх, чтобы помыться. Запах комнаты капитана Варнера, казалось, въелся в кожу. Я освежился и переоделся, но одной детали все же не хватало, и, прежде чем отправиться на рынок, я снова зашел к Доктору. Он был в библиотеке, вытаскивал с полок одну книгу за другой и бегло перелистывал, а затем, не глядя, бросал на пол.
— Ты вернулся? Хорошо, мне нужна твоя помощь, — сказал он. — Начинай просматривать книги с противоположного конца полки.
— Вообще-то, сэр, — сказал я, — я еще не уходил.
— Прошу прощения, тебя ж не было столько времени. Что ты делал?
— Мылся, сэр.
— Зачем? Ты испачкался?
Он не дождался ответа.
— Стало быть, ты решил, что не так уж и голоден?
— Нет, сэр.
— Ты не голоден?
— Очень голоден, сэр.
— Но ты только что сказал «нет».
— Сэр?
— Я спросил тебя, решил ли ты, что не голоден, и ты сказал: «Нет, сэр». По крайней мере, это то, что я запомнил.
— Да, сэр. То есть. Нет, сэр. Я хочу сказать… Я хочу спросить… Вы не находили мою шапку, сэр?
Он уставился на меня непонимающим взглядом, как будто я спросил его что-то на неизвестном языке.
— Шапку?
— Да, сэр, шапку. Я думаю, я потерял ее на кладбище.
— Не знал, что у тебя была шапка.
— Была, сэр. Я был в ней на кладбище той ночью, и она, должно быть, свалилась у меня с головы, когда они… когда мы покидали кладбище, сэр. Вот я и хотел спросить, не находили ли вы ее, когда возвращались туда, чтобы… чтобы все прибрать.
— Я не видел ничего, кроме шляпы старины Эразмуса, которую ты сжег. А откуда у тебя шапка, Уилл Генри?
— Она уже была, когда я переехал, сэр. Она была моя.
— Куда переехал?
— Сюда, сэр. Когда я переехал к вам жить. Эта шапка — подарок отца.
— Понятно. Это была его шапка?
— Нет, сэр, моя.
— А… Я-то подумал, она хранит для тебя сентиментальные воспоминания, поэтому представляет такую ценность.
— Так и есть, сэр.
— Почему? Что особенного может быть в шапке, Уилл Генри?
— Ее дал мне отец, — повторил я.
— Твой отец. Уилл Генри, могу я дать тебе совет?
— Да, сэр. Разумеется, сэр.
— Не вкладывай столько души в материальные ценности.
— Хорошо, сэр.
— Разумеется, совет не нов. И все же более ценен, чем твоя шапка, Уилл Генри. Я ответил на твой вопрос?
— Да, сэр. Полагаю, я потерял ее навсегда.
— Ничего нельзя потерять. Кроме, пожалуй, свидетельств того, что мой отец заказывал привезти ему Антропофагов. Почему ты все еще здесь?
— Сэр?
— Или иди на рынок, или давай помогай мне, Уилл Генри. Пошевеливайся! Не понимаю, как ты втянул меня в этот философский диспут! Я отвлекся.