Ученик мясника (сборник)
Шрифт:
«Мехико состоит из густонаселенного центрального ядра и кольца предместий, формирующих столичную зону, в которой проживает примерно четырнадцать миллионов. Наиболее важные маршруты в транспортной сети следующие: 190, пролегающий на юго–восток в Гватемалу; 85, идущий на север, в Ларедо, Техас; 45 — в Эль–Пасо, Техас; 15, пересекающий южную границу США и ведущий в Тусон; наконец, 95, пролегающий на юг к побережью, в Акапулько. По каждому из этих важнейших национальных маршрутов ежедневно передвигается огромная часть пассажиропотока. Задача, поставленная
Китайчик приподнял Генри Мецгера и потрепал его за ушами, затем издал короткий смешок. В спальне Маргарет улыбнулась в темноте и прошептала:
— Взять их! Смелей, Китайчик!
Глава 24
Остановив машину у обочины, Портерфилд выключил зажигание. Трижды фыркнув, двигатель издал удручающий хрип — эти звуки слышались всю дорогу, видимо, двигатель перегрелся, и пришлось включить отопление. В итоге костюм пропитался потом, а галстук свисал как скрученная тряпочка. Когда Портерфилд выбрался из машины, воздух показался ему почти прохладным, а солнечные лучи — нежными и ласкающими.
Элис показалась из–за угла дома с садовой лопаткой в руке и премило помахала. На ней был безупречно накрахмаленный сарафан, а волосы собраны в небольшой пучок на затылке. Его всегда пленяло это сходство с маленькой девочкой, ожидавшей, что сейчас ее сфотографируют. Портерфилд прошел к ней по газону и поставил в полуметре от себя чемоданчик, в котором на сей раз была какая–то тяжесть.
— Здравствуй, Бен, милый. Сильное движение?
— Один мужик сказал мне: «Избавьтесь от своего хулигана». Боюсь, придется тащить машину на прием к психоаналитику.
— По–моему, это просто разновидность брюзжания.
Портерфилд с отвращением окинул взглядом автомобиль — нет, не тянет эта колымага из четырех тысяч фунтов стали на символ свободы передвижения. Между тем позади несостоявшегося символа припарковался темно–голубой «мерседес».
— Это не Джим Кирнс?
— Он, — подтвердил Портерфилд, ощущая глухое раздражение, удивившее его. Ну уж нет, я все–таки дома.
Кирнс вышел из автомобиля, вздымая руку в приветственном жесте.
— Элис, Бен, привет, я тут проезжал мимо и видел, что вы стоите, как славная рекламная парочка.
— Входите в дом, подальше от этой жары, — пригласила Элис уверенным приветливым тоном. — Я как раз собиралась приготовить Бену что–нибудь холодное выпить.
— Отлично. Я с удовольствием выпью его коктейль, а он сам себе сделает еще.
Троица прошла внутрь. Элис немедленно скрылась на кухне, а мужчины молча уселись в гостиной.
— Может, немного мартини,
— Я вижу только два бокала, — сообщил Кирнс, — или вы начали борьбу с дурными привычками Бена?
— Нет–нет, — засмеялась она, — для меня слишком рано, к тому же я бросила кустик в самом разгаре пересадки. Боюсь, он лежит на жаре, изумленный и обиженный, так что я присоединюсь к вам чуточку позже.
Когда тихо закрылась задняя дверь, Кирнс тихо произнес, скосив глаза на ковер:
— Элис — самая грациозная из женщин.
— Она всегда была такой. Так в чем дело?
— Извините за непрошеный визит, но другого способа не было. Я один из тех, кому не стоит маячить в фонде Сейелла. Боюсь, мы снова влипли.
— Что, Пайнс родил очередной план?
— Пока нет. Послушайте, вы так или иначе много лет были связаны с Латинской Америкой. Поэтому я и пришел к вам, никто другой меня не поймет. На данный момент от нашей секции в Латинской Америке находится шестьсот человек — и это только люди Компании, а сколько спецназовцев–стрингеров — не знает никто. За последние четыре дня проверили тридцать семь человек, а за два дня до этого назначили четырнадцать для специальной связи.
— Есть от них какие–нибудь известия?
— Ровно ничего. Эти пятьдесят один передислоцированы из Веракрус в Буэнос–Айрес. Некоторые из тех, за кого мы беспокоимся, в глубоком подполье, но многие занимают должности в посольствах и консульствах, корпорациях, авиалиниях и так далее. Они знают друг о друге, посторонних здесь нет. Некоторых мы даже не проверяли в течение двадцати лет.
— Директор в курсе? — нахмурился Портерфилд.
— Я сказал Пайнсу, но тот заявил, что директору это не важно. Бен, именно так они раздули проблему Донахью. Все началось с самых верхних этажей власти — иначе быть не могло. Нам ничего не говорят, но там, наверху, явно что–то зреет.
— Любопытно, — протянул Портерфилд. — Похоже, что намечается первая в истории Компании забастовка. Они хотят, чтобы директор подал в отставку, или чего–то еще?
— Не знаю, надо подумать. Полагаю, этого хочет каждый, но надежд маловато. По правде говоря, я беспокоюсь. И боюсь. — Он отпил сразу четверть бокала. — Никто ничего не спрашивает и не говорит. Они просто исчезают из поля зрения.
— Что, все? Пятьдесят один человек?
— Пока — пятьдесят один. Послезавтра их будет порядка семидесяти.
— И что, по–вашему, они намерены делать?
— Это не просто группа недовольных новобранцев только что из колледжа. Перед нами люди, которые ниспровергали правительства, набирали и тренировали специальные армии. По правде говоря, я думаю, что они намерены установить алиби для каждого.
— Если пятьдесят или даже семьдесят, пусть даже девяносто человек исчезают из поля зрения, то они могут отправиться куда угодно.
— Конечно, — кивнул Кирнс. — Если вам все известно заранее, значит, можно предсказать, кто и откуда вернется.