Ученик убийцы. Королевский убийца (сборник)
Шрифт:
– А принцу – и подавно, – сказал я и замолчал, удивляясь, откуда пришла эта мысль.
– А принцу – и подавно, – мрачно согласился Баррич.
Он был занят в соседнем стойле, осматривая поврежденную ногу мерина. Животное вело себя беспокойно, и я слышал, как Баррич кряхтит, пытаясь удержать его.
– Твой отец никогда не спал полдня из-за того, что пьянствовал всю предыдущую ночь. Конечно, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь умел пить так, как он, но тут еще была и дисциплина. И ему не требовалось, чтобы кто-то стоял рядом и будил его. Он сам вылезал из постели и того же ожидал от людей. Это не всегда прибавляло ему популярности, но солдаты уважали его. Люди любят, чтобы их вождь сам делал то, чего ждет от них. И вот что еще я тебе скажу: твой отец ни гроша не истратил на павлиньи наряды. Еще совсем молодым человеком, до того как обвенчаться с леди Пейшенс, он был как-то вечером на обеде в одном из малых замков. Меня посадили недалеко от него – большая честь для меня была, – и я услышал кое-что из его беседы с дочерью хозяев, которую они предусмотрительно посадили рядом
– Я не настоящий принц. Я бастард.
Это слово будто имело какой-то странный привкус, потому что я очень часто его слышал и почти никогда не произносил сам.
Баррич тихо вздохнул:
– Будь самим собой, мальчик, и не обращай внимания на то, что другие о тебе думают.
– Иногда я устаю, когда делаю что-нибудь трудное.
– И я тоже.
Я молча обдумывал это некоторое время, пока чистил Уголька. Баррич, все еще сидевший на корточках перед мерином, внезапно заговорил:
– Я не спрашиваю с тебя больше, чем с себя. Ты знаешь, что это правда.
– Знаю, – ответил я, удивленный, что он продолжает эту тему.
– Я просто хочу сделать для тебя все, что могу.
Это была совершенно новая для меня мысль. Немного подумав, я спросил:
– Потому что, если бы ты мог заставить Чивэла гордиться тем, что ты из меня сделал, он бы вернулся?
Ритмические движения рук Баррича, втирающих мазь в ногу мерина, внезапно замедлились, потом прекратились. Он продолжал сидеть на корточках около лошади и тихо заговорил через стенку стойла:
– Нет, я так не думаю. Я не думаю, будто что-нибудь может заставить его вернуться. Даже если бы он вернулся, – тут Баррич заговорил еще тише и медленнее, – даже если бы вернулся, он все равно уже не тот, что раньше.
– Это все я виноват, что он уехал, да?
Слова ткачихи всплыли в моей памяти: «Если бы не мальчик, Чивэл и посейчас оставался бы наследником трона».
Баррич долго молчал.
– Я не думаю, что в этом есть чья-то вина. Кто родился… – Он вздохнул и продолжал, казалось, с неохотой: – И конечно же, младенец не виноват в том, что родился вне брака. Нет. Чивэл сам обрек себя на падение, хотя мне и трудно об этом говорить.
Я услышал, как он снова принялся обрабатывать ногу мерина.
– И тебя тоже, – я сказал это в плечо Угольку и даже вообразить не мог, что Баррич услышит.
Но через пару мгновений он пробормотал:
– Я неплохо справляюсь сам, Фитц. Я неплохо справляюсь.
Он закончил с мерином и зашел в стойло Уголька.
– Ты сегодня чешешь языком похуже базарной сплетницы, Фитц. Что с тобой случилось?
Теперь была моя очередь замолчать и задуматься. Это как-то связано с Чейдом, решил я. Кто-то захотел, чтобы я понял, чему учусь, и выслушал мое мнение. Это развязало мне язык, и я смог задать вопросы, мучившие меня уже очень давно. Но поскольку мне не хватало слов, чтобы высказать это, я пожал плечами и честно ответил:
– Это просто то, что мне уже давно хотелось узнать.
Баррич заворчал, приняв к сведению мой ответ.
– Что ж, это хорошо, что ты спрашиваешь, хотя я не могу тебе обещать, что всегда смогу ответить. Приятно слышать, когда ты говоришь как человек. Теперь можно меньше беспокоиться, не уйдешь ли ты к зверям.
С этими словами он сердито глянул на меня и заковылял прочь. Я смотрел, как Баррич идет, и вспомнил первую встречу с ним и как одного его взгляда было достаточно, чтобы угомонить полную комнату грубиянов. Он стал другим. И не только хромота изменила его манеру держаться, но и то, как люди смотрели на него. Он все еще был господином конюшен, и это никто не подвергал сомнению. Но он больше не был правой рукой будущего короля. Если не считать надзора за мной, Баррич и вовсе не был больше человеком Чивэла. Неудивительно, что он не мог смотреть на меня без негодования. Ведь я был бастардом, который стал причиной его падения. Впервые, с тех пор как я узнал его, мое настороженное отношение к нему приобрело оттенок жалости.
Глава 5
Преданность
В некоторых королевствах и странах есть обычай, согласно которому дети мужского пола обладают преимуществом в вопросах наследования. В Шести Герцогствах такого не было никогда. Титулы наследовались исключительно по
Тот, кто наследует титул, должен рассматривать его как должность управляющего. Если лорд или леди оказывались настолько глупы, что вырубали слишком много леса сразу, или запускали виноградники, или не заботились о том, чтобы улучшить породу животных в стадах, народ герцогства мог просить королевского правосудия. Такое бывало, и любой представитель знати понимает, что это может случиться и впредь. Благосостояние людей зависит от герцога, и народ имеет право протестовать, если герцог плохо им управляет.
Когда носитель титула вступает в брак, предполагается, что он должен помнить о своей ответственности. Избраннику или избраннице правителя также следует понимать, что, заключая союз, он или она берет на себя обязанности управляющего. По этой причине супруг, носящий более низкий титул, должен при вступлении в брак передать его наследнику. Закон позволяет управлять только одним владением, что порой служило причиной раздоров. Король Шрюд женился на леди Дизайер, которая была бы герцогиней Фарроу, если бы не приняла его предложение и не решила стать королевой. Говорят, она начала сожалеть о своем решении и убедила себя, что если бы она оставалась герцогиней, то обладала бы гораздо большей властью. Она вышла замуж за Шрюда, прекрасно зная, что она его вторая жена и что первая уже родила ему двоих наследников. Она никогда не скрывала пренебрежения к двум старшим принцам и часто утверждала, что, поскольку она более знатного рода, чем первая жена короля, ее сын Регал Царственный более достоин трона, чем два его единокровных брата. Именно для того, чтобы подчеркнуть это, она нарекла сына таким именем. К несчастью для королевы, большинство восприняло эту уловку как проявление дурного вкуса. Некоторые насмешливо обращались к ней как к «королеве Внутренних герцогств», поскольку, будучи пьяна, она утверждала, что у нее достаточно политического влияния, чтобы объединить Фарроу и Тилт в новое королевство, которое по ее наказу отринет власть короля Шрюда. Но окружающие не обращали на нее внимания из-за пристрастия королевы к алкоголю и дурманящим травам. Очевидно, что прежде, чем пагубные привычки свели ее в могилу, королева успела употребить свое влияние, чтобы углубить раскол между Внутренними и Прибрежными герцогствами.
Я стал с нетерпением ожидать ночных встреч с Чейдом. Никакого расписания у него не было, было совершенно невозможно предсказать, когда снова придет пора подниматься в башню. Иногда между встречами могла пройти неделя или даже две, а порой наставник вызывал меня каждую ночь всю неделю кряду, я не высыпался и дни напролет клевал носом. Бывало, что он вызывал меня, как только замок отходил ко сну. А иногда – наоборот, в самые ранние утренние часы. Для растущего мальчика было нелегко выдерживать такое напряженное расписание, тем не менее мне и в голову не приходило упрекнуть Чейда или отказаться от одной из наших встреч. Похоже, он не представлял, насколько ночные занятия трудны для меня, так как сам был ночным человеком. Это время суток, очевидно, казалось ему наиболее естественным, чтобы учить меня. И ночные часы как нельзя лучше подходили к тому, что я узнавал на его уроках.
Наши занятия отличались удивительным разнообразием. Один вечер я мог провести, прилежно изучая иллюстрации огромного травника, причем мне было велено на следующий день собрать шесть образцов, соответствующих этим иллюстрациям. Наставник ни словом не намекнул, где я должен искать эти травы: в кухонном саду или в самых темных уголках леса. Но мне удалось отыскать их, а во время поисков я оттачивал наблюдательность.
А порой мы с Чейдом играли в игры. Например, он мог дать мне задание подойти утром к Саре, поварихе, и спросить ее, какой в этом году бекон, более постный, чем в прошлом, или нет. А вечером надо было передать весь разговор Чейду настолько точно, насколько я мог, да в придачу ответить на дюжину вопросов о том, как стояла повариха, и не левша ли она, и не казалась ли она глуховатой, и что делала в это время. Мои застенчивость и сдержанность никогда не принимались как уважительная причина, оправдывающая неудачу при выполнении такого задания, и таким образом мне пришлось познакомиться со многими замковыми слугами. И хотя я задавал вопросы лишь по наущению Чейда, все, с кем я говорил, радовались моему интересу и с готовностью мне отвечали. Так, совершенно ненамеренно, я начал завоевывать репутацию шустрого мальчика и хорошего парня. Годы спустя я понял, что этот урок был не просто упражнением для памяти, но еще и наставлением, как быстро подружиться с простыми людьми и узнать, что у них на уме. Много раз с тех пор дружелюбная улыбка, комплимент по поводу того, как хорошо вычищена моя лошадь, и брошенный невзначай вопрос конюшенному мальчику позволяли мне получить сведения, которые он не выдал бы за все деньги королевства.
Другие игры развивали мое самообладание, равно как и наблюдательность. В один прекрасный день Чейд показал мне моток пряжи и сказал, что, не спрашивая мастерицу Хести, я должен точно выяснить, где она держит запас такой пряжи и какие травы она использовала для окраски ее. Тремя днями позже мне было велено стащить ее лучшие ножницы, спрятать их за определенной полкой в винном погребе на три часа, а потом вернуть на место, оставшись никем не замеченным. Такие упражнения будили во мне естественную мальчишескую любовь к озорству, и я редко терпел неудачу. Если же это случалось, я сам должен был искать выход. Чейд предупредил, что не будет защищать меня ни от чьего гнева, и посоветовал иметь наготове достойный предлог, чтобы объяснить, почему я нахожусь там, где не должен был находиться, или беру то, что мне не принадлежит.