Учите меня, кузнецы (сказы)
Шрифт:
Поднял он ее на руки, мебель пинает, кошке хвост приступил…
— Ленушка! Ленушка!! — возгудает. — Неужели-то? Дивонько ты мое.
Стал наш Костенька действительным, всамделишным египтянином.
Дедко в деревне аж грудью хрустит:
— Сказано — сделано! В нашем роду трепачей не было. В мусульманы перейдем, а на своем постановим.
Однажды нащупал Лука Северьяныч фотографию в международном конверте. Пупок и кортик наружу, смотрит с нее на Луку Северьяныча молодой
— Климатичецкие условия способствуют, — с ученым видом пояснил он супруге. — В тепле кажин злак…
— Молодость способствует, — вздохнула Софья Игнатьевна. — Нас с вами хоть на Огненную Землю уедини, хоть на Камчатские источники.
— Ты брось господа искушать… Чего намекает?.. Да появись, ко примеру, у нас дите… Это кто будет? Это дед будет? Это дед будет Костенькиновым Ваське с Валеркой. Небывалое дело, чтобы дед младче внуков произрастал.
— Понянчиться бы, — вздохнула опять Софья Игнатьевна.
— Приедут вот в отпуск — понянчишься. А на меня не уповай…
Месяца через два после сего разговора навестило их снова письмо. Костенькиной рукой писано. Смысл тот: если согласны вы, старики, приехать сюда погостить, выхлопочу вам пропуск. Пишите или телеграфируйте. После прочтения Лука Северьянович в сомнениях погряз, в тайных розмыслах. У супруги же пушок на губе ветры странствия тронули:
— Поедемте, Северьяныч! Древнейшая колыбель цивилизации! Контрасты всякие, экзотика. На верблюде сфотографируемся.
— Икзотика? Болезнь, что ли?
— Господи, слышим звон… Чудеса незнакомой природы это. Чужеземные пляски, свадьбы, игрища, останки фараонов…
Северьяныч во время таких непонятных слов и на «вы» начинал ее называть. По имени-отчеству.
— Попутного ветра вам, Софья Игнатьевна. Шесть фунтов под килем. Само время поехать. Соопчали — фараона там неженатого изыскали. Обвенчаетесь гля икзотики. Лучше верблюда уродище…
— Господи! Чего он трактует?! — притворно затиснула уши Софья Игнатьевна. — Как и не оскорбит только!
— Поезжайте, поезжайте… Птица феникс там есть… Раз в пятьсот лег прилетает. Нынче, соопчали, как раз должна прилететь… Муравьиных яиц только с собой захватите.
— Он невыносим, — принялась перцовкой виски себе смачивать супруга. — Пока способна душа удивляться… тьфу! Чего я…. Внук единственный призывает! Правнуки ваши там!! Кулачками маленькими вас за бороду осязать…
— Так бы сразу и говорила по-человецки. А то — верблюды, игрища… Пусть в баню ко мне приедут… Покажу игрище…
Замолчал, заструил бороду и откровенно признался:
— Разведка меня сомущает. Опознает — таких верблюдов применят — повзвоем матерым волчушкой. Там Митьку Козляева не посвистишь!
— Никакая разведка не затронет вас и не опознает. Мания это у вас надуманная.
— Дубы-то у нас не ведутся, конечно, — начал склоняться Лука Северьянович. — Стало быть, привинтить, говоришь?
— Всенепременно! Египтяне вам честь будут отдавать как старейшему воину. Ваша суровая биография рядового сибирских полков всему свету известна.
Подольстилась-таки. Обкуковала седого кочета.
— Тогда вот что, — примиряюще крякнул Лука Северьянович. — Тогда груздочков бы надо молоденьких присолить. Костенька уважает. С разлуки его даже прослезить может. Из-под родимых березок душок…
— Перепел вы мой вдохновенный! — поспешный поцелуй ему в сивую заросль вонзила.
После достигнутого согласия отослали они международную телеграмму: «Ждем вызова».
На другое утро повесил Лука Северьянович корзину на локоть и пошагал по просторным березовым колкам. Гривки выбирал. По гривкам он толстенький, груздь, растет, упругонький. Как осос-поросеночек. Найдет запотелое в соках земных духовитое скользкое рыльце, осмотрит с исподу пушок, волоконца. Слезинку меж волоконцев старается углядеть. Коли гож, коль по нраву груздок — с ближайшей березки веточку сломит, обласкает ее тихим словом:
— Умница. В Египет листок твой свезу. Груздки твоей веточкой переложу.
Не по нраву — другой разговор:
— Самобытности в тебе нету, — укоряет груздя. — Икзотики недостаточно.
Готовит их под посол, а они, как серебряные рублевики, светятся.
— Интересно, употребляют ли их мусульманы? — гадает по ходу дела. — Возможно, с отдельным компанейским веселым феллахом араки восхряпнуть назреет момент… Закусь-то! Под такую — всю международную ярмарку с копытов долой.
Усолели груздики, закупили старики в сельпо чемоданы, сговорили соседку доглядеть по хозяйству в момент их отсутствия. По первому зову, как говорится, готовы, а из Египта покуда ни весточки.
И вдруг телефонная вызывная. Через сельсовет. Приглашают Луку Северьяновича в райисполком. Одного. Без супруги.
Софью Игнатьевну такая неполноценность за сердце кусила.
— Надень орден! — настаивает. — В случае, если мне власти отставку затеяли, ты басом на них, на современную молодежь… С высоты подвига разговаривай.
— Ладныть, — пообещался Лука Северьянович. Торопливо и уважительно усадила его секретарша.
Извинилась, исчезла в соседнюю дверь. Через минуту вытеснился из нее Заготскот, за ним Македон проследовал. Приглашают Луку Северьяновича. Поздоровался с ним председатель, усадил со всей чуткостью.