Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы
Шрифт:
— Прожить жизнь в Нетциге… — медленно проговорил он. — Да, этого нам не миновать. Наш брат не в состоянии обеспечить себе жизнь, достаточно богатую сенсациями. Впрочем, они и здесь бывают. — Его улыбка насторожила Дидериха. — Сенсация с часовым достигла весьма высоких сфер.
— Ах, так… — Дидерих выпятил живот. — Вы опять брюзжите. Предупреждаю, что в этом деле я целиком на стороне его величества.
Бук махнул рукой.
— Оставьте. Знаю я его.
— А я еще лучше вас, — настаивал Дидерих. —
— Верит в наше будущее, потому что… испепеляющий взор. — Уголки губ и щеки у Вольфганга меланхолически опустились. Дидерих громко сопел.
— Знаю, знаю, вы отрицаете выдающуюся роль личности в наше время. Иначе вы стали бы Лассалем или Бисмарком.
— А что же — мог бы! Не сомневаюсь. С таким же успехом, как и он… Хотя и не в столь благоприятной обстановке. — Голос его окреп, в нем зазвучала убежденность. — Для каждого из нас не так уж важно многое перестроить в этом мире, главное — выработать в себе жизнеощущение, будто ты это действительно делаешь. Для этого необходим талант, а талант у него есть.
Дидерих беспокойно озирался по сторонам.
— Мы, правда, здесь одни, эта пара занята обсуждением более важных дел, но все же…
— Напрасно вы думаете, что я имею что-либо против него. Да он, уверяю вас, антипатичен мне не более, чем я сам себе. Будь я на его месте, я точно так же, как он, принял бы всерьез ефрейтора Люка и нашего нетцигского часового. Власть не власть, если у нее нет врагов. Только и чувствуешь свою силу, когда против тебя бунтуют. Что стало бы с ним, если бы выяснилось, что социал-демократия вовсе не в него метит, что в самом крайнем случае она имеет в виду более разумное распределение доходов?
— Ого! — воскликнул Дидерих.
— Верно ведь? Это вас возмутило бы. И его тоже. Стоять вне течения событий, не управлять ходом вещей, а быть лишь одним из звеньев общей цепи, — да можно ли такое стерпеть?.. Сознавать себя неограниченным самодержцем — и в то же время не быть в состоянии даже ненависть возбудить чем-либо иным, кроме слов и жестов. Ибо что дает пищу зоилам {117} ? Что особенного произошло? Ведь и дело Люка только жест. Рука опустилась, и опять все, как было: но и актер и публика получили сильное ощущение. Вот чего, собственно, все мы жаждем, дорогой мой Геслинг. Поверьте, тот, кого мы имеем в виду, сам был бы изумлен больше всех, если бы война, призрак которой он непрерывно призывает {118} , или революция, которую он столько раз мысленно пережил, стали
— Этого не придется долго ждать! — воскликнул Дидерих. — И вы увидите, что все истинные немцы верой и правдой послужат своему кайзеру.
— Разумеется. — Бук все чаще пожимал плечами. — Вот стереотипная фраза, продиктованная им самим. Вы употребляете слова, которые он вам диктует, а образ мыслей никогда так превосходно не был отрегулирован сверху, как сейчас. Но деяния? Наше время, милейший мой современник, отличается неспособностью к деяниям. Для того чтобы много пережить, надо прежде всего жить, а всякое деяние сопряжено с риском для жизни.
Дидерих выпрямился.
— Вы собираетесь, быть может, свой упрек в трусости бросить по адресу?..
— Я не выносил никакого морального приговора. Я говорил лишь о факте из истории Германии нашего времени, касающемся всех нас. Впрочем, мы заслуживаем снисхождения. Тот, кто действует на сцене, в жизни уже не действует, ибо свою действенность он изжил там. Чего в самом деле требует от него действительность? А знаете ли вы, кого история назовет типичным героем нашего времени?
— Кайзера, — сказал Дидерих.
— Нет, — сказал Бук. — Актера.
Дидерих ответил таким взрывом хохота, что шедшие впереди жених и невеста отскочили друг от друга и оглянулись. Но здесь, на середине Театральной площади, бушевал ледяной ветер, и все поспешили дальше.
— Ну конечно же, — выговорил наконец Дидерих. — Удивительно, как это я сразу не сообразил, откуда у вас вся эта несусветная чушь! Ведь вы тесно связаны с театром. — Он похлопал Бука по плечу. — Сами-то вы еще не заделались актером?
В глазах у Бука вспыхнул неспокойный огонек: резким движением он сбросил с плеча руку Дидериха, и тот даже решил, что это не по-товарищески.
— Я? Нет, не стал, — ответил Бук. В сердитом молчании дошли до Герихтсштрассе. И только тут он возобновил разговор:
— Да, вы, конечно, еще не знаете, что привело меня в Нетциг.
— Вероятно, желание повидать свою невесту.
— Разумеется, и это. Но, главное — я взял на себя защиту своего зятя Лауэра.
— Вы выступаете?.. В процессе Лауэра? — У Дидериха перехватило дыхание, он стал как вкопанный.
— Ну, да, выступаю, — сказал Бук и пожал плечами. — Вас это удивляет? Я недавно внесен нетцигским судом в списки адвокатов. Вам отец не говорил?
— Я теперь редко вижу вашего почтенного батюшку… Я почти нигде не бываю. Мои обязанности по фабрике… Эта помолвка… — невнятно бормотал Дидерих. — Тогда, значит, вы часто… Или вы уже совсем сюда переехали?
— Временно, надеюсь.
Дидерих овладел собой.
— Признаться, я не всегда понимал вас. А теперь и вовсе перестал понимать. Вы гуляете со мной по Нетцигу…