Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы
Шрифт:
После таких приступов бессильного отчаяния им овладевало состраданье к себе и к артистке Фрелих. Он принимался утешать ее, сулил, что скоро все это кончится, что они уедут отсюда и будут спокойно жить на то, «чем эти люди вынуждены были для тебя поступиться».
— А много это, по-твоему?… — раздраженно спросила она однажды. — Ты помнишь только то, что мы от них получаем. А сколько они у нас отбирают назад — это у тебя из головы вон. Разве не из-за них у нас вывезли мебель? А за теперешнюю мы еще ни одного взноса не сделали, заруби это себе на носу. Нашего здесь только подушка на диване да рама на той идиотской картине — вот тебе и весь разговор!
Артистка Фрелих быда в злобном
— Моя обязанность заботиться о твоем благе. И я докажу, что умею справляться со своими обязанностями… Они мне за все заплатят, — вдруг прошипел он.
Но она его не слушала и, в раздражении ломая руки, металась из угла в угол.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я веду эту дурацкую жизнь тебе в угоду; плевать мне на то, расправишься ты со своими оболтусами или нет. Если бы не Мими… для Мими я должна зарабатывать. Не хочу, чтоб она жила, как ее мать. Ах, боже ты мой…
Она притаскивала девочку в белой ночной рубашонке и закатывала истерику. Гнус сидел как в воду опущенный. Потом его отсылали, и артистка Фрелих укладывалась в постель. К приходу гостей она уже снова была на высоте; старалась загладить свою вину перед Гнусом, ласкалась к нему; то и дело отзывала его в сторонку и что-то ему шептала — пусть гости видят, что он все равно остается для нее самым главным; высмеивала вместе с ним как раз тех господ, которые могли быть у него на подозрении; любыми способами старалась внушить ему, что ничего серьезного тут не было. В такие минуты он льстил себя безумной надеждой, что достиг всего, чего добивался, ничем за это не заплатив. В глубине души он в это, конечно, не верил, но убеждал себя, что можно поверить, ибо нет никаких доказательств противного. Ведь надо же было вздохнуть после перенесенных мучений.
В ясный весенний день, первый ясный день после всех тревог и терзаний, Гнус и артистка Фрелих вдвоем отправились в город. Гнус наслаждался сознанием, что, как бы там ни было, а они все-таки союзники: избранные, единственные. Артистка Фрелих, вместе с уроками греческого языка отказавшаяся и от честолюбивых попыток полюбить мужа, черпала самоуважение и ясность духа в искренне дружеском чувстве к нему. Поэтому оба они только улыбнулись, когда господин Дреге, бакалейщик, при их приближении распахнул двери своей лавки, стал грозить им кулаками и выкрикивать вслед какие-то бранные слова. Завидев их, торговка фруктами тоже вышла из равновесия. Она даже пыталась уговорить господина Дреге, чтобы он направил на чету Гнусов струю из шланга для поливки. Последнее время такие инциденты неизменно сопровождали появление этой четы на улицах. Они всем кругом задолжали, хотя швыряли деньги направо и налево; и громче всех, конечно, вопили поставщики, чуть не силком навязавшие им кредит. Как правило, выписанные из Парижа туалеты артистки Фрелих были оплачены вперед, а булочки, съеденные в прошлом месяце, еще не являлись законной собственностью супругов. При этом артистка Фрелих считала, что экономит для своего ребенка, а Гнус — что грабит для артистки Фрелих. Каждый визит судебного исполнителя — всегда безрезультатный — вызывал в доме Гнусов ярость, отчаяние и уныние. Ну кто бы мог подумать, что он опять явится! Артистка Фрелих давно уже потеряла представление о своих счетах и долговых обязательствах. Гнус заботился о причинении убытков другим, а не о поддержке собственного благосостояния. Разложение, которое они вносили в дела других, перекинулось и на их собственные. Обманутые и загнанные в тупик, они тешили себя зыбкой надеждой
На Зибенбергштрассе им пришлось выдержать сцену с мебельщиком; он утверждал, что они перепродали часть еще не оплаченной мебели, и грозил судом. Гнус с ядовитой усмешкой пригласил его зайти и взглянуть, так ли это. Артистка Фрелих вмешалась:
— Можете распрощаться с вашими надеждами, — мы, знаете ли, тоже себе на уме.
Тут возле нее послышался звон сабли. Она вздрогнула и быстро отвела глаза. Какой-то голос громко произнес:
— Черт подери!
И другой удивленно, но небрежно:
— Вот так встреча!
Артистка Фрелих больше не слушала, что говорит мебельщик. Минуту спустя она повернулась к нему спиной и пошла дальше, но уже неуверенной и шаткой походкой. Только поравнявшись с кондитерской Мумма, она обратила внимание на то, что Гнус молчит. Ощутив нечто вроде укора совести, она защебетала, стараясь утешить его после того, что они сейчас видели. На душе у него потеплело, и он предложил ей зайти в кондитерскую. Пока он заказывал что-то у стойки, она прошла в соседнее помещение. Тут послышался стук в окно. Из предосторожности она не подняла глаз; впрочем, она и так знала, что это снова Эрцум и Ломан.
Гнус даже вечером не мог успокоиться. Он шмыгал среди гостей, отпускал иронические и нелепо-злобные замечания, твердил: «Я подлинный гнус», — и пояснял:
— Моего здесь — что правда, то правда — только подушка на диване да рама вон той картины.
Когда артистка Фрелих на минутку забежала в спальню, он пошел за нею и возвестил:
— Ученик Бретпот в ближайшее время своего добьется.
— Крышка? — спросила она. — Да нет, Гнусик, он опять набит деньгами.
— Все может быть. Но откуда он берет эти деньги, — вот вопрос, заслуживающий самого досконального рассмотрения.
— Ну, а дальше-то что?
Он вплотную подошел к ней с вымученной, казалось, через силу пробившейся наружу улыбкой.
— Мне все известно, я подкупил его кассира. Это деньги Эрцума, опекун обкрадывает своего подопечного.
Артистка Фрелих остолбенела от изумления, а он продолжал:
— Ловко, ничего не скажешь. Да, стоит еще жить на свете. Итак, уже второй из трех. Ученик Кизелак повержен и растоптан. Ученик фон Эрцум уже трещит и скоро рухнет. Остается еще только третий.
Она не выдержала его взгляда и крикнула в смятении:
— Да о ком ты толкуешь? Я не пойму.
— Третий еще подлежит поимке. Он должен быть и будет пойман с поличным.
Она робко на него поглядела и вдруг заговорила вызывающим топом:
— Это, наверно, тот, что тебе поперек горла встал; мне даже посмотреть в его сторону нельзя, — ты сразу на стенку лезешь.
Он понурил голову и часто задышал.
— Я, конечно, не расположен… — глухо проговорил он. — И тем не менее этот ученик долженбыть пойман. И будет.
Она передернула плечами.
— Что ты глаза таращишь? У тебя, верно, жар. Тебе, Гнусик, надо лечь в постель и хорошенько пропотеть. Я велю тебе сварить ромашковый настой. Очень уж тебя разбирает, смотри — перекинется на желудок, а тогда… раз — и нету человека. Ты слышишь, что я говорю?.. Ей-богу, как бы беды не приключилось.
Гнус ее не слушал. Он сказал:
— Но не ты, не ты его поймаешь!
Он проговорил это с отчаянной мольбой, какой она никогда не слыхала в его голосе; от зловещего предчувствия мурашки пробежали у нее по спине. Так ночью просыпается человек от бешеного стука в дверь его спальни.