Учитель из Меджибожа
Шрифт:
Этот непрекращающийся шепот, кажется, и разбудил раненого. Он широко раскрыл глаза. Как ни напрягал память, не мог вспомнить, что с ним стряслось, как очутился в этой хате, у незнакомых людей.
— Где мы, ребята? — спросил ослабевшим голосом, узнав солдат. — Где?
— Успокойтесь, товарищ лейтенант. Если не ошибаемся, то находимся в Комаровке.
— Опять Комаровка? — с трудом улыбнулся он. — Сколько же этих Комаровок будет на нашем пути?
— Это хорошее предзнаменование, сынок, — впервые за эту ночь заговорил хозяин дома. — Значит, жить будешь…
Лейтенант
— Ребята, почему вы остались? Я ведь велел вам уходить.
— Еще немного обождем… Полегчает вам, товарищ лейтенант, тогда вместе и пойдем…
— Я еще ваш командир, понимаете? Я еще живой и имею право приказывать… Почему не выполняете? Мне уже ничем не поможете… Чувствую приближение смерти… Вы там нужны, — кивнул он на раскрытое окошко. — Слышите?
— Не надо так, товарищ лейтенант… Вы жить должны!
Снова на его лице промелькнула болезненная улыбка:
— Спасибо, ребята… на добром слове. Но лучше идите, вам нельзя здесь оставаться…
Они смотрели на него с невыразимым участием, не представляли себе, чем могут помочь ему. Опустились на лавку под оконцем и закурили.
— Товарищ командир, может, сделаете пару затяжек, а? Иногда помогает… Хорошая махорочка… Завалялась…
— Спасибо… Это можно…
Солдат вскочил с места, поднес ему окурок, сунул в губы:
— Курите… Хорошая махорочка… Сейчас вам полегчает…
Он попробовал затянуться едким дымом, но сильно закашлялся.
— Значит, не пошло… Бывает. У меня, коль, закурю махорочки, вся хворь пропадет…
Солдаты вышли из избы, чтобы не дымить в помещении, опустились на завалинку, подперев руками головы. Не прошло и двух минут, как они уснули мертвецким сном, позабыв о всех бедах и несчастьях.
Проснулись как по команде. Спали бы, наверное, целые сутки, но их разбудил грохот грузовиков, которые внезапно появились в селе. Сквозь густые облака пыли, поднявшейся над дорогой, они увидели фашистов.
Оба стояли как вкопанные, не знали, что делать. Хотели броситься в избу, но остановились, — опасались, что могут выдать раненого. И, низко пригнувшись, бросились в конец двора, перепрыгнули через плетень, устремились к оврагу, начинавшемуся сразу же за садом.
Но кто-то из фашистов заметил беглецов, побежал за ними, стреляя на ходу из автомата. Тут и остальные немцы открыли огонь из пулеметов, стали мотаться, кричать, ругаться. Несколько человек бросились к избе, где давеча сидели два солдата.
НА ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
«Сколько же этих Комаровок на белом свете?» — не переставая шептал раненый. А боль то угасала временами, то вспыхивала о новой силой. Голова наливалась свинцом, он разрывал на себе бинты, царапал их ногтями, стремясь вытащить из головы проклятый осколок. Старушка то и дело склонялась над ним, отнимала его руку от раны. И все приговаривала, что, как только настанет утро, она пойдет в соседний хутор, кого-то
И чуть свет, когда она уже отдавала старику какие-то распоряжения по дому, послышались стрельба, крики, вой грузовиков. Хозяйка обомлела, беспомощно сев на лавку возле печи.
— Все пропало… Гады пришли, — прошептала она и заплакала.
Сердце Ильи сжалось, словно в тисках. Боль на какое-то время исчезла; напрягая зрение, он смотрел на хозяйку, на старика, который словно прирос к стене.
«Немцы… Это конец…» — промелькнуло в голове. Он весь сжался, собрался в один комок, к нему вернулось сознание. И первое, что он подумал, это — не даться им живым, сделать все, чтобы люди, приютившие его, не пострадали из-за него. Взглянув на пылавшую печь, в которой стояли какие-то макотры, горшки, он достал из кармана документы и крикнул из последних сил:
— Мамаша, быстро бросьте в огонь! Быстрее, мамаша!..
Она, испуганная, подбежала к койке, дрожащими руками взяла протянутые ей документы и швырнула в печку.
— Боже, боже, что же это будет? За что такая кара? Все пропадем!..
Напрягая слух, раненый вслушивался в шум, в голоса, стрельбу. Он теперь отлично понимал свое положение. Уже видел смерть перед глазами. Может быть, это и лучше. Чем так мучиться, лучше умереть. Но нет, не хотелось смерти от рук палачей. Как ему умирать на чужой койке, вдалеке от боевых товарищей, в какой-то неизвестной Комаровке…
И тут он вспомнил, что у него под подушкой лежит граната, — сунул ее, когда его принесли сюда солдаты. Это главная его защита. Когда он услышал быстрые шаги, гортанный крик немцев, бегущих к этой избе, осторожно достал из-под подушки гранату. Собравшись с последними силами, вырвал зубами чеку и приготовился достойно встретить своего врага.
Это его слегка успокоило. Мгновенно исчезло чувство беспомощности. Теперь он не отдаст так дешево свою жизнь. Погибнет сам, но прикончит и несколько палачей.
И он приподнялся на койке, опершись на локоть и устремив взгляд на дверь.
Расхристанный, с растрепанными волосами, которые торчали из-под бинта, обросший, как медведь, с занесенной над головой гранатой, Илья был страшен в своей решимости, грозен в отчаянии. Чувство мести прогнало от него всю боль, все муки. Напряженно вслушивался в возгласы фашистов. Вот-вот они сюда ворвутся. Увидел возле печи сжавшихся от ужаса старуху и ее мужа. И в голове промелькнула страшная догадка: «Я не успел крикнуть, чтобы они убежали из дому, оставили меня здесь одного». Крик застрял в горле. С грохотом распахнулась дверь, и в комнату как ошпаренный влетел офицер с тремя солдатами. Маленький, полный, с круглым мясистым лицом, в очках на широком носу, с парабеллумом в руках, офицер, как ни странно, не имел воинственного вида, свойственного бывалым воякам. Он нервозно огляделся по сторонам и, увидя раненого с гранатой в руке, смертельно испугался, обалдел, как в лихорадке, на долю секунды потерял дар речи. И вдруг завопил: