Учитель. Назад в СССР
Шрифт:
В комнате наступила та самая неловкая тишина, когда все неожиданно замолкают, едва входит человек, про которого только что говорили.
Василий Дмитриевич мялся, не решаясь признаться, что я не его сын. Степанида Михайловна тревожно переводила взгляд с меня на Митрича, потом на Зинаиду. Зиночка и вовсе растерянно смотрела на меня, не зная, что сказать. Валерия Павловна нахмурилась, не понимая, что происходит.
— Я поеду. Сейчас, только документы возьму, — неожиданно для себя самого объявил я. — Степанида Михайловна, присмотрите за… племянником Серёжей? — попросил, сделав
— Так присмотрю, отчего ж не присмотреть, — мелко-мелко закивала баба Стеша.
— А…
— И за тобой присмотрю, покуда Мария в больничке от тебя отдыхает, — сурово оборвала Митрича моя соседка и погрозила для внушительности сухоньким кулаком.
— Ну вот и славно, — улыбнулась Валерия Павловна. — Поторопитесь, молодой человек… — доктор вопросительно изогнула бровь.
— Егор, — представился я.
— Учитель наш, — с гордостью выдал Василий Дмитриевич.
Доктор понимающе кивнула, развернулась и пошла к выходу. Я торопливо схватил пиджак, проверил наличие в карманах паспорта.
— Степанида Михайловна, дверь закроете? — сунул в руке соседке ключ. — А ключ… Да вон хоть под крыльцо суньте.
— Хорошо, Егорушка, ступай, — громко ответила баба Стеша и тут же метнулась ко мне и зашептала. — Зинаида Серёжку-то предупредит, не бойся. И Маше скажет. А завтра уж Митрич с внуком нагрянут, вещи там привезут… И правильно это, что ты поедешь! Митрич, он что? Только работать и горазд, ещё языком чесать! А как по важным местам чего добиваться, как воды в рот наберёт и бу-бу-бу… Толку с него в больничке не будет. Ты уж обустрой её там, Марию-то Фёдоровну, Егор Александрыч, чтобы, значит, всё по-людски, — попросила Степанида и неожиданно всхлипнула.
— Да всё хорошо будет, — растерялся я, неловко похлопал соседку по плечу, оглянулся на угрюмого Митрича. — Не переживайте, Василий Дмитриевич, я за всем прослежу, — заверил угрюмого Беспалого. — А вы отдыхайте!
Возле машины меня встретил такой же хмурый Серёжа Беспалов.
— Деда… — начал было пацан, но дед сурово зыркнул, и мальчишка замолчал, только кинул на меня и на Валерию Павловну недовольный взгляд.
— Ну и зачем вы встали? Могли бы и у сына переночевать, — укоризненно покачала головой доктор. — Василий Дмитриевич, плачет по вам больничная койка, ох, как плачет.
— Ничего, больше поплачет, меньше поссыт, — выдал Митрич, тут же смутился, виновато потупился. — Прощенья просим, доктор. Виноват.
— Ничего-ничего, — сдерживая смех, ответила врач и забралась в кабину.
Я нырнул в салон скорой, двери за мно
й тут же захлопнулись, и мы отчалили.
Глава 25
— Добрый вечер, — поздоровался я с молоденькой девчонкой в белом халате.
Девочка сурово мне кивнула и тут же переключила внимание на Марию Фёдоровну.
— Как она? — поинтересовался я, усаживаясь на свободную боковую сидушку, молодая докторша сидела на второй, контролируя состояние больной. Во всяком случае, со стороны это выглядело именно так.
Невысокая девчонка в белом халате со строгим симпатичным лицом деятельно изображала врача. Щупала лоб
Старый добрый «рафик», в данном случае практически новый, нещадно дребезжал, подпрыгивая на каждой кочке. Самый народный из всех народных советских автомобилей. Первая медицинская машина, в которой пациенту могли даже помощь оказать, а не просто оперативно довезти в приёмный покой.
Я огляделся. Всё как раньше, только чуть поновее. Если верно помню, девятьсот семьдесят седьмой «рафик» только с середины шестидесятых стал на службу медицине. До этого, если верить телевизионной передаче, которую смотрел однажды, больных из дома в больничку увозили на переделанных под врачебные нужды грузовичках-полуторках.
Или перевозили на легковушках типа «Победы». После войны их переделали под скорую помощь. Больного заносили на носилках через багажник, а врач мог только сочувствовать и молиться, чтобы довести пациента живым и относительно здоровым до больницы. «Победа» шла мягче, чем грузовик, но помочь человеку доктор при всём желании не сумел бы. Места для оборудования в салоне просто-напросто не хватало.
В конце пятидесятых для медицинских нужд приспособили «Волгу»-универсал. С погрузкой пациентов стало легче, да только врачебное оборудование по-прежнему в кузов не помещалось.
Так что «рафику», на котором мы сейчас неслись в районную больничку, от силы года два-три, точно не помню, когда они стали на поток в дружественной советской республике Латвии. Кажется, именно Рижская автобусная фабрика в начале шестидесятых запустила в производство первые советские десятиместные микроавтобусы. Под шумок, что называется, начали выпускать и модифицированные машины скорой помощи с необходимым медицинским оборудованием.
Скорая от обычного «рафика» отличалась разве что окнами, закрашенными белым цветом, красно-белой спецраскраской и спецсигналом на крыше автомобиля. Ну и внутри, понятное дело, не десять мест, а всего три для врача с санитаром и родственника, которому разрешали сопровождать больного в больничку. Салон разгорожен на две части: кабина с водителем и дополнительным пассажирским местом, ну и кузов с оборудованием, где тряслись мы втроём.
Мария Фёдоровна лежала на носилках, которые размещались на железном каркасе. Над моей головой висели ещё одни носилки. В передаче рассказывали, что вроде как в «рафике» можно было транспортировать двоих пострадавших. Но сейчас я в этом очень сильно засомневался: к чему цеплять носилки с человеком? Под крышей автомобиля для перевозки ещё одного пациента не наблюдалось никаких приспособ, кроме одинокой петли. За неё при желании можно ухватиться, но точно не подвесить переноску с больным.
— Как она? — негромко поинтересовался я, сообразив, что юная докторша вряд ли станет сама поддерживать разговор.