Учитель
Шрифт:
– Да не хочу я! Как ты не понимаешь? Не! Хо! Чу! Я из школы сбежал, чтоб дьяконом не быть! И на тебе – опять! Я лучше в кузнице молотом махать буду! Я… я из-за этого… если б ты знал, где я был из-за этого! И оставь меня в покое! Я сам разберусь, что мне делать!
– Ты, когда разбираться будешь, не только о себе думай! По мне – отправляйся куда хочешь, мне мать жалко!
– Да уж, по тебе, конечно – лишь бы отправить меня куда подальше. А жене твоей – и подавно!
– Да пошел ты, братец! – Мишата со злостью махнул рукой, развернулся и зашагал своей дорогой.
Нечай
Совершенно успокоившись, Нечай почти до обеда просидел над отчетом и успел написать пяток страниц, но только он решил передохнуть и погреться на печи, как в дверь постучали. Полева вышла в сени и строго спросила:
– Кто там?
Мишата еще не вернулся – торговался на рынке с пивоварами, которые покупали у него бочки.
Нечай почуял неладное сразу, еще до того, как Полева открыла дверь.
– Нечай, там Радей тебя выйти просит, – сказала она и хихикнула.
Хорошо хоть просит выйти, а не с топором кидается… Нечай выругался про себя, сполз с печки, накинул полушубок и сунул ноги в сапоги.
Колесник Радей ростом не уступал Мишате, но был половчей и поуже в плечах. Длинные руки с большими ладонями он всегда прятал за спиной, отчего сутулился и немного нагибался вперед. Волосы его поседели рано – Нечай помнил его седым еще до того, как уехал из Рядка.
– Пойдем на улицу, поговорим… – вздохнул Радей пока вполне мирно, только недовольно.
Хорошо, что не в доме – если Полева их подслушает, завтра весь Рядок узнает об их разговоре. Они вышли на улицу и присели на лавку возле забора.
– Ты… – Радей не знал, как начать, и Нечай по-своему его понимал, – ты это… Дарёнка моя… плачет второй день.
Нечай сжал губы.
– Мать допыталась, – продолжил Радей, – ну, побил я ее. А что толку? Ты бы это… Она же всем отказала, какие парни были! Она ж тебе – самое дорогое…
Нечай только вздохнул.
– Ну что ты молчишь? – вспыхнул вдруг колесник, – уговорил девку, а теперь в кусты?
– Я ее не уговаривал, я ее просто… – и Нечай употребил слово, которое не следовало говорить отцу опороченной дочери.
Радей вскинулся, и лицо его покраснело – не от стыда, от злости.
– Ах ты ж… – скрипнул он зубами, – ах ты ж сволочь!
– Знаешь что? Дарена твоя бесстыжая мне голышом на шею повесилась, что я должен был делать? Знал бы, что она так самое дорогое отдает – ни за что бы не взял!
– Врешь! Неправда это! Мне Даренка все рассказала, как дело было!
У-у-у… Нечаю и слушать не хотелось, что она рассказала отцу.
– И что ты хочешь? Чтобы я на ней после этого женился? Скажи спасибо, что я никому об этом не рассказываю, иначе ты ее только Туче Ярославичу в дворовые девки отдать сможешь.
– Так я еще и благодарить тебя должен? Так, что ли? – Радей вскочил на ноги.
Нечай тоже поднялся. Сейчас колесник
– Послушай, – Нечай вздохнул, – я ее не уговаривал, веришь ты или нет. И жениться не собираюсь. Ни на ней, ни на ком другом. Разбаловал девку, привыкла, что все ей на блюдце с голубой каемкой тятенька преподносит, вот и творит глупости. И я из-за ее глупостей ни себе, ни ей жизнь ломать не стану.
– Да я тебя… Я тебя… – Радей вытащил руки из-за спины и сжал кулаки, – жизнь он себе ломать не станет! Девке ты уже жизнь поломал, или не понял еще?
– Кричи громче.
– Ты думаешь, это тебе с рук сойдет? Туче Ярославичу скажу – под батоги пойдешь!
– Давай. И всем остальным тоже скажи! – усмехнулся Нечай, – Куда ты только после этого дочку денешь?
Радей снова заскрипел зубами:
– Ну так я сам тебе шею сверну! Пусть меня после этого в колодки забьют, а ты жив не будешь!
Он замахнулся тяжелым кулаком, но Нечай, памятуя, как нехорошо вышло с Мишатой, легко перехватил его руку, аккуратно вывернул за спину, и пнул Радея ногой в мягкое место, отчего тот растянулся посреди улицы. Наверное, колесник не понял, как это произошло, потому что долго не вставал. Не следовало этого делать – ну, получил бы пару раз по зубам, глядишь, Радей бы и успокоился. А теперь он обидится еще сильней – где ж это видано, чтоб порядочного мужика ногами пинали да земле валяли?
– Вот как, значит? – Радей медленно поднялся, – ну, смотри! Я еще вернусь!
– Возвращайся, – кивнул Нечай и зашел во двор, хлопнув калиткой. Не иначе, вернется колесник с топором.
Но тут Нечай ошибся – колесник вернулся быстро, но не с топором, а с сыновьями. Нечай успел влезть на печь, когда Мишата, пришедший от пивоваров, сказал, что там его снова спрашивает Радей.
Нечай нехотя слез с печи и накинул на плечи полушубок – разбираться с Радеем совершенно не хотелось, но и затягивать выяснение отношений он не собирался: о том, что у колесника пятеро сыновей он просто забыл.
Мишата, все еще злой и угрюмый, поймал его в сенях и подозрительно спросил:
– А Радею что от тебя надо, а?
– Не твое дело, – хмыкнул Нечай.
– Ну, не мое – так не мое! – кивнул брат, снял сапоги и сел натирать их воском – он любил, что сапоги блестели.
Нечай вышел во двор и поежился от холода, не увидел Радея и решил, что тот ждет его на улице. Встретить там пятерых дюжих парней он не ожидал, но сразу догадался кинуть полушубок на забор.
На этот раз колесник ничего не говорил: они кинулись на Нечая все вместе, и устоять против них не было ни единого шанса. Но бился Нечай до последнего, раздавая зуботычины на право и налево – ни один из Радеевых сынов не ушел без расквашенного носа. Не надзиратели, привыкшие усмирять разбойников – мужики просто. Он расшвыривал их в стороны, как щенят, он пинал их ногами, если они держали его за руки, он вырывался из их захватов. Но при этом не чувствовал злости, которая частенько помогала побеждать в, казалось бы, безнадежных драках.