Учитель
Шрифт:
Александр Петрович последовал за старухой. В кухне их уже ждал дед Михайло. Он сидел во главе стола и поглядывал в сторону бутылки самогонки, ютившейся между тарелками с отварной картошкой со шкварками и солеными огурцами.
– Сидайте ось тут, - старуха указала на свободный стул возле деда Михайла, - миж мною и моим старым.
Александр Петрович хотел было сесть на стул, как встрепенулся и сказал:
– Прошу прощения, мне надо выйти. Я недолго.
Александр Петрович вышел на веранду и обулся. Оказавшись на улице, старик двинулся к
– Здравствуй, мой дружок. О тебе совсем забыл.
Старик достал из кулька сардельку, хлеб и положил перед Шариком.
– Собрался кушать, а о тебе совсем забыл. Прости меня, мой дружочек.
Александр Петрович подождал, пока Шарик доест угощение, затем напоил его кефиром.
– Вот теперь хорошо, - улыбнулся Александр Петрович.
– Теперь отдыхай.
Оставив Шарика, старик вернулся в дом.
– Де вас дидько носыть?
– старуха покачала головой.
– Все захололо, поки вы десь бигалы.
– Прошу прощения. Не стоило меня ждать, - сказал Александр Петрович, присаживаясь на табурет.
– А мы и не ждали, - ухмыльнулся дед Михайло.
– Я уже стопочку встыг упораты.
– От, паскуднык. Покы я до печи, вин встыг вже выпыты. Я ж дывлюся, шо у пляшци було бильше горилкы ниж зараз. Дочекався б людыны и разом выпылы б.
– Вин не пье, - сказал дед Михайло и потянулся за бутылкой.
– Як не пье?
– старуха повернулась к Александру Петровичу.
– Зовсим?
– Совсем, - улыбнулся Александр Петрович.
– Ну тоди, геть рукы, старый черт, - старуха схватила бутылку прежде, чем дед Михайло успел взяться за нее, и спрятала ее под стол.
– Я ж то думала, що людына пье, а тоби одному - иды дегтю напыйся.
– Шоб тебе бис ухопыв стара, - выругался дед Михайло, склонившись над тарелкой.
– Ниякого життя з тобою.
– Ты мени ще поговоры, старый чортяко, без обиду залышу.
Деду Михайло ничего не оставалось, как вздохнуть и молча сетовать на судьбу, при этом не забывая орудовать ложкой.
– А шо ж вы ничого не исте?
– старуха повернулась к Александру Петровичу, с полуулыбкой на губах наблюдавшему за перебранкой стариков.
– Чи може вам, сниданок не подобаеться? У мисти, мабуть, вы инакше исте.
– Нет, нет, что вы, - улыбнулся Александр Петрович.
– Я просто задумался.
– Ну то переставайте думаты и ижте. Потим будете думаты, як з-за столу выйдете. Воно и так все давно похололо.
Александр Петрович улыбнулся и принялся накладывать себе на тарелку отварную картошку, затем положил несколько соленых огурцов, помидору, налил в чашку кислого молока из банки. Взяв хлеб с тарелки, старик принялся за еду.
– Вы хлеб сами печете?
– спросил Александр Петрович у старухи, откусывая кусок хлеба, сдобного, ароматного, совсем непохожего на заводской.
– Звычайно сами. Воно й дешевше выходыть. Де ж його на все грошей набратысь, з нашою-то пенсиею. Та й наш хлиб смачниший
– Да, вкуснее, - согласился Александр Петрович.
– Давно я не ел такого вкусного хлеба. Никакой заводской хлеб не сравнится с самоиспеченным.
– Моя стара добре вмие готуваты. Мастерыця на вси рукы, - подал голос дед Михайло.
– А ты иж, иж, не пидлазь. Все одно не налью, - старуха зыркнула на деда Михайла и пригрозила ему ложкой.
– Знаю я тебе... А скажить мени куды вы йдете? Старый казав, шо вы з самого Киева.
– Да, да с Киева. А иду я в Переяслав-Хмельницкий.
– А чого? У вас там родычи е?
– Нет, родственников у меня там нет.
– А чого ж вы туды йдете?
– О, это долгая история, - отмахнулся Александр Петрович. Он не хотел никого обманывать, особенно этих радушных стариков, поэтому решил, что лучше не договорить, чем обмануть.
– Шо то за людына така?
– покачала головой старуха.
– И кныжкы пыше, до собакы як до людыны ставыться и до Переяславу чогось йде. Треба ж таке. Яки люды на свити живуть. Ты б хоч шось напысав бы, - старуха повернулась к деду Михайлу.
– А то тильки до чаркы гаразд.
– Добре шо до чаркы, а не до чужих жинок, - рассмеялся дед Михайло.
– От поговоры мени ще, ий богу без обиду залышу.
Остаток завтрака прошел в молчании. Александр Петрович смотрел в окно, где виднелся огород, за которым простирались поля, укрытые снегом. Ни человек, ни животное не тревожили их своим присутствием. Александру Петровичу захотелось оказаться там, посреди этих безлюдных просторов, наедине с природой, наедине с самим собой. Единственный кого старик хотел бы видеть рядом с собой, был бы Шарик, его дружок, который сейчас отдыхал в летней кухне, залечивая раны.
– Как же так получилось?– в который раз подумал Александр Петрович, вспомнив утренние события.
– Спасибо вам большое за угощение, - сказал Александр Петрович, когда с завтраком было покончено.
– Не дали умереть старику с голоду.
– Пусте, - сказала старуха. Казалось, впервые со встречи с ней Александр Петрович видел на ее губах улыбку.
– Мы люды не багати, але чим можемо, завжды допоможемо. Нас батькы з дытынства вчылы, шо треба несты добро у свит. Якщо ты будешь добрым з людьмы, то и воны з тобою добрымы будуть. Вси мы люды, у всих у нас е серце.
– Вы совершенно правы, - сказал Александр Петрович.
– У всех у нас есть сердце, только вот, к сожалению, многие из нас забывают об этом.
– Правду кажете. Як включиш увечери телевизор, то за голову хапаешься скилькы всього поганого у свити трапляеться.
– И виной этому люди, - вздохнул Александр Петрович.
– Люды, хто ж ще, як не люды. На шо свит перетворюють... Може вы ще шось поилы б? Дывлюсь, зовсим вы мало зьилы, ще и не доилы, - старуха посмотрела на тарелку Александра Петровича, где лежало несколько недоеденных картофелин и надгрызенный огурец.