Удача любит рыжих. (Трилогия)
Шрифт:
— И что же это было? — не выдержала я.
— Это и в самом деле был эликсир. Но не памяти и тем более не любви, а истины. Те, кто его выпьет, начинали понимать не только то, что они говорят друг другу, но и то, что они друг о друге думают. Даже если сами об этом еще не знают. Словом, они видели друг друга в истинном свете.
— Значит, она все-таки его любила, — задумчиво пробормотала я.
— Значит, — согласился Эгмонт. — Эльфы, правда, поначалу были не слишком-то рады. Им вроде как нужен был правильный Властитель, желательно богатый, перспективный и чистокровный, а не это непонятное нечто. Одна радость, что нечто ходит с эльфийской лютней. Мысль эта задержалась ненадолго — ровно до тех пор, как кто-то из них не услышал, что и как поет Трубадур.
— Прям гномы какие-то… — не удержавшись, съехидничала я.
— Эльфы, студентка Ясица, только выглядят такими наивными. На деле они и гнома обсчитают, если тот вовремя не спохватится…
Подумав, я в должной мере оценила последнюю фразу. Помимо парадоксальности, она претендовала и на правдивость, особенно если вспомнить, что именно эльфы — за исключением, ясное дело, близнецов — как раз не пожелали сыграть со мной в карты. В отличие от многоумных гномов, проигравшихся едва ли не до штанов.
— Это замечательное зелье я готовил в пробирке. Благо ингредиентов было по полщепотки каждого. Соответственно продукта на выходе получилось всего ничего: капель десять, может, чуть меньше, может, чуть больше. Когда я сообразил, что ухитрился сварить нечто дельное, сменил под конденсатором пробирку, с ней и отправился к Трубадуру. В первый, он же последний, раз ушло ровно четыре капли. Остальное осталось у меня — его и изъяли пару недель спустя ковенские маги. Они, между прочим, и установили, что такое я ухитрился получить. С меня взяли клятву никогда больше не делать эликсира. Я поклялся с чистой совестью, потому что сам не помнил, что, в каких пропорциях и с чем смешивал…
Магистр помолчал, глядя куда-то мимо меня. Я вежливо ожидала продолжения, краем глаза рассматривая верхнюю книгу в выданной мне стопке.
— Собственно, на этом предыстория и заканчивается. Дальше начинается уже история, алхимия, впрочем, и в ней продолжает играть главную роль. Маленькое отступление. В одной группе со мной учился некий адепт. Очень талантливый. Очень старательный. Поверьте моему опыту, студентка, редко случается, чтобы ученик был и тем и другим. Вдобавок он происходил из очень известного рода. Способности к чародейству нечасто передаются по наследству, — поэтому магических династий не так уж много, и их фамилии всегда на слуху. Ему не составляло ни малейшего труда быть лучшим — причем не только среди нас, но и среди адептов с более старших курсов. Очень яркий студент. Наш учитель любил таких. Впрочем, — Эгмонт усмехнулся, — кто же их не любит?
— Это и был тот, с которым вы сражались?
— Да.
— Вы… вы и в самом деле завидовали ему?
Этот вопрос вырвался у меня случайно. Я не рассчитывала, что Эгмонт станет на него отвечать, но он, помедлив, кивнул:
— Разумеется… Он был первым, студентка Ясица. Он был первым, а я в лучшем случае вторым. Он был гений, самый лучший, самый успешный, всеми любимый… А я был никто, и звали меня никак. Я пытался его догнать, но догнать никак не получалось. К тому же он прекрасно это знал и никогда не упускал случая напомнить.
Я с сомнением посмотрела на магистра. На память я не жаловалась и сон помнила в деталях, однако в мозгах все-таки происходил маленький переклин. Мрыс эт веллер, ну не могла я представить, чтобы этот Эгмонт завидовал кому бы то ни было. Чтобы он хоть сколько-нибудь дергался из-за старого плаща и заштопанных штанов. Чтобы, в конце концов, у него так сорвало крышу. Это у него-то, такого спокойного, расчетливого и ехидного!..
Да скорее Генри Ривендейл продаст фамильную шпагу!..
— Люди меняются, — серьезно сказал магистр, поймав мой взгляд. — Люди меняются, и
— Я понимаю, — осторожно кивнула я, пытаясь наскрести по сусекам хоть немножко такта и воспитанности. Ну как же, тут такое… трагедия или как минимум личная драма.
Прям как в книжках Полин.
— Ничего вы не понимаете, студентка, — ухмыльнулся магистр. Чего-чего, а вот мировой грусти на его физиономии определенно не читалось. Я немножко расслабилась: еще бы, душещипательные истории — это не ко мне, а к Полин. — Я же не эльф, в самом-то деле. Зачем устраивать трагедии там, где их нет? Она, в конце концов, была не виновата, что любила не меня… Мне хватало того, что она просто хорошо ко мне относилась. Мы были друзьями, все четверо — я, Фаррина, Принцесса и Трубадур. Нет, вас или близнецов аунд Лиррен нам переплюнуть не удалось, и подобных легенд о нас не складывали… Но все равно было весело. Если бы не Фаррина и Принцесса, мы с Трубадуром лишились бы стипендии на много лет вперед. Я и сейчас бы выплачивал Академии долги.
— Принцесса? — удивленно переспросила я. Ладно, Эгмонта или Трубадура я еще могла представить, скажем, в игральной комнате или «Под пентаграммой». С Фарриной фантазия тоже работала, но уже хуже. Но Принцесса, нежная эльфийка из сказки…
— Эльфы всегда умели преподносить сюрпризы, — хмыкнул маг. — Но речь не о том… Словом, никаких претензий к Фаррине я не имел. Ничего бы не случилось, даже с учетом того, что она предпочла мне не кого-нибудь, а этого самого адепта, о котором речь шла немножко выше. Я, наверное, даже мог ее понять. В самом деле, сравнить меня с ним, кто лучше выйдет? Всяко не я… Короче, я не вмешивался. У них все шло очень хорошо, Фаррина сияла, я честно старался изобразить, как за нее рад. Ничего бы не случилось, — повторил он, — если бы не алхимия. Если бы не этот изготовленный мною эликсир.
Он вновь смолк, но я не решилась поторапливать рассказ или задавать очередной наводящий вопрос. Мрыс дерр гаст… может быть, прав был Буковец, в свое время уверявший, будто обнаружил во мне изрядный эмпатический дар. По крайней мере, сейчас я ощущала что-то смутное и странное, принадлежащее определенно не мне. Я даже, кажется, начинала понимать, почему Рихтер согласился рассказать мне все это. Да, теперешний боевой маг имел немного общего с тем адептом, которого я видела во сне. Та, образно выражаясь, книга была дописана и закрыта, но в ней до сих пор не хватало точки, последнего, завершающего знака, после которого книгу можно будет спокойно поставить на полку, изредка смахивая с нее метелочкой пыль. Сейчас Эгмонт и ставил эту точку. Рассказывая мне давнюю историю, он не столько излагал последовательность событий, сколько избавлялся от прошлого, мешающего в настоящем.
Каждому магу известно: страх иррационален, бороться с ним, все равно что сечь море плетьми. Единственное, как можно его победить, — это назвать по имени. То, у чего есть имя, перестает быть страхом. Оно становится проблемой, а проблему всегда можно решить.
— Дня через три после того как от нас уехали ковенцы, я вспомнил про оставленную пробирку. Наведался в лабораторию и увидел, что реакция продолжала идти. Там выпало еще несколько капель конденсата. Зелье по всем признакам было то же самое. Использовать мне его было некуда, выливать рука не поднялась — еще бы, первый и последний алхимический успех. Я заткнул пробирку, чтобы эликсир не выветрился и на некоторое время о ней забыл. А потом мне надо было делать практическое задание по алхимии, и я неожиданно для себя выяснил, что пробирок у меня нет. Только эта, с эликсиром. Не живут у меня пробирки…