Удача в подарок, неприятности в комплекте
Шрифт:
Я растерянно огляделась по сторонам:
– А… разве я болела?
– Ещё как, - тётушка размашисто перекрестила меня, помогла лечь и заботливо укутала одеялом. – У тебя было нервное потрясение…
– Почему?
Тётушка примолкла, отвела взгляд в сторону, я напряжённо смотрела на неё, безмолвно требуя ответа.
– Ладно, так и быть, скажу, – процедила тётя неохотно, - Петенька обезумел и напал на тебя. Хорошо, Василий Харитонович оказался поблизости и спас тебя.
Что-то смутное и невразумительное мелькнуло у меня в памяти, но оформиться не успело, перед
– Отдыхай, милая, - заворковала тётушка, ласково целуя и крестя меня, - доктор сказал: тебе нужен покой. Спи, мой ангел.
Я благодарно улыбнулась, закрыла глаза и, сама не заметила, как заснула. А во сне я страстно целовалась с каким-то кареглазым мужчиной, в чьих тёмных волосах серебрилась словно иней седина. Я не могла вспомнить имени этого незнакомца, но была готова не задумываясь отправиться за ним хоть на край света. Боже, неужели я такая распущенная? Тогда понятно, почему Петенька обезумел…
Я надеялась, что время окажет целебное действие и избавит меня от ночных грёз о кареглазом незнакомце, но, увы, с каждым днём я тосковала о нём всё больше и больше, отчаянно искала на улице среди прохожих, дома прислушивалась, надеясь услышать его шаги или голос, и изводила пачки листов в попытке изобразить его лицо. Я даже пыталась рассказать о своих снах родным, но тётушка, стоило мне заикнуться о моём знакомом незнакомце, мрачнела, гневалась и приказывала выбросить блажь из головы, Люба поджимала губы и говорила, что я слишком много времени уделяю чтению глупых романов, хотя я их вообще не читала, Фёдор Иванович хохотал в голос и утверждал, что мне пора замуж. Лишь дядюшка Василий Харитонович слушал меня внимательно и даже вопросы задавал, а один раз признался, что и сам иногда видит во сне, как я танцую с этим мужчиной на балу или беседую в столовой, но все детали сна, такого яркого и настоящего, утром выцветают и облетают, словно осенние листья.
Я отчаялась и решила прибегнуть к помощи гадалки, благо она не уехала из нашего города. Упросила дядюшку прикрыть меня: якобы повезти на прогулку в парк, а на самом деле навестить провидицу, но по пути лошадка, до того смирная и ласковая, вдруг взвилась на дыбы, а потом встала, точно вкопанная, не желая двигаться с места.
– Всё, Лизонька, приехали, - Василий Харитонович с досадой поджал губы, - дальше никуда не едем, лошадка категорически против твоей задумки.
– Ничего, пешком дойду, тут недалеко, - я поцеловала дядюшку в щёку, - спасибо за помощь, увидимся здесь же через, - я помолчала, - да, через два часа.
– Может, мне пойти с тобой?
– Нет, не надо, - я была твёрдо убеждена, что мне нужно идти одной и никак иначе. – Не переживай, всё хорошо будет.
Я помахала дядюшке рукой и поспешила по дороге, приветствуя знакомых вежливыми кивками и улыбками.
– Елизавета Андреевна?
Я оглянулась, с вежливым удивлением глядя на светловолосого незнакомца с холодными серо-голубыми глазами:
– Совершенно верно, с кем имею честь?
– Князев, Никита Григорьевич, - мужчина вежливо поклонился, - друг знакомого Вам Корсарова, Алексея Михайловича. Знаете такого?
Я хотела
– Посмотрите на меня, сударыня, - мягкость голоса господина Князева меня не обманула, я была уверена, что он не отступится, а потому послушно взглянула в его холодные, точно обломки льда, глаза.
– А теперь постарайтесь не кричать, ментальный блок снимается довольно болезненно, - по губам Никиты Григорьевича скользнула виноватая улыбка, - право, мне очень жаль, но иначе никак.
Я хотела спросить, что всё это значит, но не успела, перед глазами словно бомба взорвалась, мир выгнулся дугой, разлетелся на куски и завертелся в бешеном вихре, из которого появлялись дорогие сердцу моменты, невесть почему исчезнувшие из памяти: наши встречи с Алексеем и совместные расследования, поцелуи, ревность и непонимание, сметающая всё на своём пути страсть и бесконечная нежность.
– Алёшенька, - я прижала ладошки к пылающим щекам, требовательно глядя на господина Князева. – Где он, что с ним, он жив?
– Жив и очень хочет увидеться, но… Никита Григорьевич помолчал, - я не уверен, что Вы согласитесь.
– Нужно будет ехать в Петербург? Я готова!
– В Петербург, но не знакомый Вам, а в будущее.
Что? Если это шутка, то она глупа и жестока!
– Послушайте меня, сударыня, - господин Князев взял меня за руку, требовательно заглянул в глаза, - то, что я Вам расскажу, покажется странным и нелепым, но я клянусь Вам, что это правда.
– Я слушаю Вас, - я сцепила руки, готовясь к новостям, кои вряд ли окажутся хорошими, с таким-то началом разговора!
– Лучше смотрите, так быстрее, - вздохнул Никита Григорьевич и махнул рукой.
Передо мной стали разворачиваться картины непонятные, волнующие, а порой и совершенно жуткие: разгоняющие шествие студентов, среди коих там и тут встречались что-то кричащие дамы, казаки, горящие поместья, распухшие от голода малыши и странные серые бараки, из труб которых поднимается к небу чёрный дым. А потом я увидела Алексея, то крадущегося по каменистой тропе в странной пятнистой одежде, настороженного, чутко ловящего каждый звук, то в тёмно-синем, непривычного кроя мундире, строгого и неприступного словно мраморная статуя, то беззаботно-смеющегося, то пепельно-серого от внутренней боли и отчаяния. Алёшенька, сокол мой ясный… Я всем сердцем рванулась к нему, горя от желания обнять, прижаться всем телом, поцелуем стереть морщинки боли и усталости.
– Вас с Алексеем разделяет более ста лет.
Я неверяще покачала головой, отказываясь понимать происходящее и считая всё злой шуткой, не более:
– Не может быть.
– Может, потому что это так и есть. Если Вы захотите, Елизавета Андреевна, я помогу Вам переместиться к Алексею, но, - Никита Григорьевич поднял вверх палец, - попрошу запомнить: обратной дороги не будет. Вы никогда больше, подчёркиваю, никогда, не вернётесь сюда, не увидите свою ма… тётушку и прочих родственников.