Удача
Шрифт:
Я потер руки и сел за стол.
Молли подошла ко мне и, перегнувшись через мое плечо, подняла фарфоровую крышку. И тут я почувствовал себя настоящим ослом, стоящим перед двумя кормушками.
Я глядел на огромного дымящегося омара, лежавшего на блюде, а плечом почувствовал, как Молли на секунду прижалась ко мне маленькой твердой грудью. Мне захотелось повалиться на пол и заколотить пятками по паркету. Но я взял себя в руки и, изо всех сил сохраняя на лице
– Прекрасно! Обожаю омаров.
– Вот и хорошо, – ответила Молли. – Бон аппетит! Я кивнул и потащил блюдо к себе.
Молли пошла к двери и, уже открыв ее, быстро оглянулась.
Я успел поймать ее веселый зеленый взгляд и все понял.
Конечно же, для нее не были секретом ни мое замешательство, когда она ткнулась грудью в мое плечо, ни мой истерический внутренний импульс.
Она видела все это так же ясно, как я видел ее тонкие пальцы,
Наверное, я все-таки не такой уж умелый лицедей, чтобы тягаться в этом с женщинами, ведь они животные интуитивные и чувствуют все нутром.
Баба, она, так сказать, сердцем чует.
А моих талантов, как видно, хватает лишь на то, чтобы обводить вокруг пальца тупых и примитивных мужиков, каким я и сам являюсь.
Эх, блин!
Я тяжело вздохнул и отвернул омару хвост.
Вчера вечером я имел долгий разговор со Скуратовым и, кроме всего прочего, намекнул ему, что у меня есть камни, которые я хотел бы продать.
Скуратов сказал, что свяжется с одним из натуральных американцев и узнает, что можно сделать. После этого он любезно проводил меня до двери своего кабинета, и я, спустившись по мраморной лестнице «Одессы», вышел на улицу, где меня терпеливо ждал новенький голубой «Порш Каррера».
Эту симпатичную коляску я купил на следующий день после первой встречи со Скуратовым. Его прозвище, между прочим, как и следовало ожидать, было – Малюта. Но произносилось оно только за глаза. Вышибала Генчик, который почему-то проникся ко мне уважением, предупредительно сообщил мне, что произносить это слово вслух не рекомендуется.
– Малюта этого не любит, – сказал Генчик и опасливо огляделся, будто Скуратов мог неожиданно выйти из большого зеркала, которым была закрыта одна из стен в предбаннике ресторана.
Я вышел на улицу, сел в машину и, отъехав от поребрика, направился в сторону своего нового дома, где Молли уже готовила для меня ужин.
Это было вчера, а сегодня…
Сегодня мне предстояло позвонить дону Хуану и сообщить ему скорбное известие, касавшееся Кончиты, а, во-вторых, в полдень меня ждала встреча с неким Генри Смитом, которого Скуратов сосватал мне по части бриллиантов.
Этот Генри Смит, как сказал Скуратов, большой
Положим, один зуб – не такая уж надежная гарантия в многомиллионной сделке, ну да ладно. Ручаться за других людей – дело щекотливое, сам знаю. Так что я не стал заострять внимание на теме гарантий, а просто запомнил, где и когда у меня должна быть встреча, и перевел разговор на другую тему.
Закончив завтрак, я позвонил в колокольчик, чтобы Молли унесла посуду, а сам скрылся в спальне, подальше от соблазна. Сейчас мне нужно было делами заниматься, а не нервничать, глядя на соблазнительную рыжую ирландку.
Усевшись на кровать, я посмотрел на телефон и, вздохнув, снял трубку.
Набрав номер, я услышал несколько гудков, затем раздался щелчок, и знакомый голос произнес по-испански короткую фразу.
Наверное, что-нибудь типа «я вас слушаю».
– Приветствую вас, уважаемый дон Хуан, – вежливо, но без особой радости сказал я.
– А, Майкл, – Гарсиа перешел на английский, – я уже давно жду вашего звонка. Да и от Кончиты нет никаких известий, а уж она могла бы прочирикать пару слов старому дону.
– Вот как раз по поводу Кончиты я вам и звоню, – сказал я и сделал небольшую паузу.
– А в чем дело? – поинтересовался Гарсиа. – Она опять что-нибудь натворила?
– Нет, дон Хуан, не натворила. И теперь уже не натворит ничего и никогда.
– Вот как… – похоже было, что Гарсиа понял меня с полуслова, – рассказывайте. Я слушаю.
– Шестнадцать дней назад, – заговорил я ровным голосом, – в Гамбурге, в гостинице «Альте Дойчланд», кто-то проткнул ее стилетом. Я как раз вернулся из города и, войдя в спальню, увидел, что она лежит на постели, а из ее груди торчит стилет вроде того, который вы мне показывали. Дело было сделано и исправить уже нельзя было ничего. Я не был зарегистрирован как жилец, поэтому просто уничтожил все свои отпечатки пальцев и ушел. Как вы понимаете, светиться мне было ни к чему. Что было дальше – не знаю. Надеюсь, после всех полицейских процедур ее похоронили по-человечески.
Выслушав мой доклад, а я говорил без всяких эмоций, в деловом стиле, Гарсиа надолго замолчал, и я, тактично не прерывая его молчания, слушал в трубке его спокойное дыхание.
Понятное дело, я не стал говорить ему о маргаритке, которую Рита нарисовала на стене помадой. Незачем ему знать такие подробности. Кто знает, может быть он тоже догадается, что к чему, ведь дураки не становятся наркоимператорами. Даже наверняка догадается. Так что – молчание и еще раз молчание.
– Вы сделали то, зачем поехали в Европу? – спросил наконец Гарсиа.