Удар из прошлого
Шрифт:
Лыков не слушал. Он сделал первую и, возможно, главную ошибку. Расстегнул кобуру, но пистолет не достал. Вместо этого повернул голову к Захаренко.
– Сержант. Выгружай этих орлов из машины. Пусть откроют багажник. Посмотри, что у них там.
– Слушаюсь, – отозвался Захаренко и сделал пару шагов вперед.
Лейтенант отвернулся всего лишь на несколько секунд. Однако и этого времени Хусейнову хватило на ответные действия. Носком ботинка он подцепил ручки нейлоновой сумки, лежавшей под сидением, подтянул сумку ближе к себе. Наклонив корпус, опустил руку, выдернул
Третий азербайджанец мужчина средних лет по фамилии Баладжанов, занимал переднее пассажирское место. Когда на дороге начался весь этот кипеш, он распахнул пиджак, вытащил из-под брючного ремня «ТТ».
– Я беру сержанта, – сказал Баладжанов шепотом.
– Понял, – прошептал в ответ Хусейнов.
Он опустил предохранитель автомата, передернул затвор, толкнул плечом дверцу. Лыков услышал характерный металлический звук, повернулся к машине. Будь у лейтенанта в руке пистолет, возможно, он успел выстрелить первым. Захаренко отделяли от «Форда» метров десять. Сержант стоял лицом к машине и видел возню в салоне. Он расстегнул кобуру, потянулся за пистолетом.
Валиев, периферическим зрением следил за Хусейновым. Когда тот толкнул дверцу машины, бригадир повалился грудью на асфальт. С другой стороны дверцу распахнул Баладжанов, поднял пистолет. Выстрелы с той и другой стороны грохнули одновременно. Хусейнов вскинул автомат и мозолистым пальцем нажал спусковой крючок.
Автоматной очередью лейтенанту оторвало руку чуть выше локтя. Пули попали в бедро, левую часть груди и шею. Опорная нога подломилась, хрустнула кость. За несколько коротких секунд Лыкова побило девятнадцать пуль.
Захаренко оказался проворнее своего начальника, он успел поднять пистолет и шесть раз выстрелил в сторону «Форда», выпустив по бандитам почти всю обойму. Одна пуля попала Баладжанову в плечо, другая в правую часть груди на уровне сердца. Четыре пули прошили лобовое стекло автомобиля.
Выстрелы Баладжанова оказались точнее. Он зацепил плечо сержанта, продырявил в двух местах грудь. Третья пуля попала в живот. Четвертый выстрел оказался смертельным. Пуля вошла Захаренко в нижнюю челюсть, выбила зубы и, разорвав сонную артерию, вышла из боковой стороны шеи.
Сержант выронил пистолет с двумя неиспользованными патронами, выпустил изо рта кровавый фонтан. Будто его вдруг стошнило кровью. Захаренко повалился спиной на дорогу, закатив глаза к дымному небу.
Бригадир Валиев поднялся на ноги, когда все было кончено. Он подошел к убитому лейтенанту, ногой перевернул тело на спину. Подняв с отстрелянную руку, бросил её в дорожную канаву. Хусейнов тоже подошел к телу Лыкова, сел на корточки, обыскал карманы убитого. Ничего интересного. Гость семечек, свисток на шнурке, дешевые сигареты, в старушечьем кошельке какая-то жалкая мелочь.
– Ты патронов не жалел, – сказал Валиев.
– Весь рожок в него всадил, – отозвался Хусейнов.
Валиев оглянулся назад и чертыхнулся. Сперва он увидел пробитое пулями лобовое стекло автомобиля. На такой приметной тачке далеко не уедешь. Но это ладно… На асфальте перед капотом сидел Баладжанов. Вся рубашка
– Я ранен, – сказал Баладжанов и закашлялся.
– Вижу, – ответил бригадир. – Потерпи.
Валиев наклонился над Баладжановым, стал разглядывать рану. Одна пуля разорвала мягкие ткани плеча. Плечо выглядит пугающе, но на самом деле ничего серьезного. А второе ранение – серьезное. Попав в грудь, пуля задела верхушку легкого и вышла из спины.
– Ничего, – сказал Валиев. – Заживет.
Судьба Тимонина, вопрос жизни и смерти, в который уж раз за последние дни был решен посторонними людьми без его участия.
Дядя Коля с утра делал вид, что занят неотложными хозяйственными делами, копается на дворе. На самом деле он волновался совсем не о хозяйстве. Задами, огородами Попов пробрался у дому глуховатого Семена. Нужно было узнать, готова ли могила для дорогого московского гостя, глубока ли вышла яма и ещё раз согласовать план совместных действий на вечер.
Семен маялся неизвестностью, не зная, чем себя занять до назначенного часа, принялся колоть дрова, но бросил это бесполезное занятие. Зайдя в дом, высыпал на газету части сломанного будильника, взял отвертку. Но дым с улицы сегодня был таким едким, что слезились глаза. Семен намочил простыни, завесил ими дверной проем и окно.
Когда появился Попов, Семен испытал облегчение, теперь есть с кем словом переброситься. Поставив на стол блюдце с кислой капустой и бутылку самогонки, наполнил рюмки. Выпили за успех задуманного предприятия.
– Хорошая могила получилась, – похвастался Семен. – Сам бы в такую лег.
– Еще лежишь, – ободрил молодого помощника дядя Коля. – У тебя все впереди.
Попов ещё раз повторил те слова, что были сказаны вчера, опасаясь, что Семен забыл, упустил какие-нибудь важные детали. Затем дядя Коля встал на ноги, отказался от второй рюмки, чего с ним сроду не бывало, и заспешил к своему дому. На пороге оглянулся.
– Ты вот что, – крикнул он Семену. – Пойдешь ко мне, захвати свою бутылку-то. А то этот Тимонин пить горазд. У меня уже самогон кончается.
Семен закивал головой, давая понять, что слова соседа услышал.
Тимонин, оставленный без присмотра всего на полчаса, все так же сидел у телевизора, склонив тяжелую похмельную голову набок. Однако что-то неуловимое изменилось в обстановке. Дядя Коля, делая вид, что поглощен важными домашними хлопотами, сделал пару кругов по комнате. И, наконец, догадался о перемене. Неизвестно куда подевался портфель с деньгами, стоявший под стулом.
Попов, ни слова не говоря, вышел в соседнюю горницу, заглянул под стол, лавку, слазил под железную кровать. Портфеля не было. Спросить у гостя, куда тот запсил портфель, дядя Коля не решился: чего доброго, Тимонин заподозрит неладное, всполошится. Попов вернулся обратно, придвинул себе табурет, сел рядом с Тимониным и, тронув его за плечо, и, чтобы завязать беседу, поинтересовался, интересное ли кино по телевизору показывают.