Удар мечом
Шрифт:
Нечай тоже покинул председательское место. Он теперь стоял в кружке молодежи, рядом с Марией, иногда подсказывал ей, как правильно ответить.
Иван в душе удивлялся. Ишь ты, не такая уж она тихоня, эта новая учительница! И историю комсомола знает неплохо, и с молодежью умеет разговаривать. Инструктор райкома был доволен – лекция, на которую комсомольцы возлагали столько надежд, явно удалась. А поволновался он немало. Клуб в селе давно уже не работал, пустовал, молодежь охотнее собиралась на посиделки «на дубки». Поэтому еще днем Надийка наказала всем
Появились хлопцы из недавно сформированного истребительного отряда. Им поручили нести охрану, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Поздоровались ребята с Лесем и разошлись в разные стороны – никто теперь не подойдет к клубу незамеченным. Ранение Данилы многому научило, в том числе и осторожности.
– Сыграй, Лесю, мою любимую, – попросила Надийка и чистым звонким голоском попыталась уговорить «мисяченьку не свитыть никому».
Пришла Мария Григорьевна. Она просматривала исписанные листки бумаги, беззвучно шевелила губами – что-то повторяла.
Потянулись минуты ожидания. Придут… Не придут… А вдруг действительно не придет молодежь в клуб?
В Зеленом Гае в клуб собираются поздно, когда солнце укатится за горизонт. Вечером по хозяйству много дел. Надо встретить скотину с пастбища, подоить коров. И только когда совсем стемнело, к клубу потянулась молодежь. Хлопцы и девчата сперва останавливались неподалеку, щелкали неизменными на деревенских посиделках семечками, перекидывались шуточками, с насмешкой поглядывали в сторону клуба.
Лесь отложил баян, гостеприимно распахнул двери.
– Проходите, не стесняйтесь…
Он первым вошел в пустой еще зал и заиграл что-то веселое, такое, что ноги сами начали выбивать дробненький гопачок. А когда танцы были в разгаре, вышел на сцену Нечай и громко объявил: «Мария Григорьевна Шевчук прочитает лекцию о комсомоле».
Марию Григорьевну сперва слушали больше из вежливости – новый человек, пусть себе говорит, закончит – опять потанцуем, – но потом заинтересовались: учительница говорила просто, доходчиво, сама увлеклась и слушателей сумела увлечь.
– Понравилась лекция? – обратился ко всем Нечай.
– Понравилась, – ответили ему.
Потом кто-то спросил:
– А что еще будет в клубе?
– Про то расскажет вам Лесь Гнатюк. Комсомольская организация назначила его заведовать клубом.
– Ого! Это ж выходит, Лесь в начальство выбился…
– А ведь правильно – на баяне хорошо играет…
– Так у него ж образования пять классов…
– Зато хлопец хороший, – вступилась за Леся какая-то дивчина и застеснялась, спряталась за подружек.
Лесь, смущаясь своей новой роли, довольно толково рассказал о планах комсомольцев. И еще сообщил: решили они добиваться, чтобы открыли в селе пятый и шестой классы вечерней школы, тогда каждый сможет учиться.
– Приходите в клуб, – приглашал Лесь, – кружки художественной самодеятельности организуем, концерт дадим…
Марию Григорьевну провожал
– Не думал я, что вы так хорошо лекцию прочитаете, – нарушил молчание Нечай.
– Недаром же меня четыре года в институте учили, – ответила Мария.
Ночью голоса далеко слышатся, поневоле хочется говорить тихонечко, только для того, кто рядом, и от этого вплетается в разговор доверительность.
– И только? Чтобы так рассказывать о комсомоле, его надо любить.
– Знать, хотите вы сказать?
– Нет, – настаивал Нечай, – именно любить. И еще что-то для этого нужно, ну, талант, что ли. Вот у меня, – огорченно признался он, – не получается так. Хоть и знаю я историю комсомола и для меня в нем вся жизнь – получал я билет в партизанском отряде, а вот не смог бы так говорить, как вы, – слушает меня молодежь с холодком. Вижу, как иногда отскакивают от людей мои слова. Не доходят…
– Это оттого, что вы жесткий, колючий, на всех с недоверием смотрите. Вот и на лекции – сидите отдельно от всех: неприступный, брови грозно сдвинуты, будто ждете, что сейчас, сию минуту, произойдет что-нибудь неприятное.
– А вы думали, не ждал? В том зале сидели и такие, что со Стафийчуком одной веревочкой связаны. Это и есть классовая борьба. Резолюции в ней прописывают автоматами!
– Нельзя всех подозревать, Иване, – убежденно сказала Мария. – К людям надо идти с открытым сердцем. Ненависть ослепляет. От любви вырастают крылья.
– Вы случайно не из сектанток? – едко поинтересовался Нечай. – И возлюби ближнего своего? Любовь… Крылья… – зло рубанул рукой инструктор райкома комсомола.
Он внезапно остановился, схватил Марию за плечи, повернул к себе, заговорил горячо, больно:
– А вы видели девчат, растерзанных бандитами? Я видел. Приехала в село девчоночка, библиотекарка, только приехала, добрая, с открытым сердцем, книжки людям по хатам носила, упрашивала: «Почитайте. Как вы можете жить, не прочитав “Фата моргана”?» А над нею надругались, глаза выкололи и книжки в ее комнатушке кровью забрызгали. Слышали вы, как дети оплакивают отца? Вчера еще под потолок их подбрасывал, пестовал, а теперь лежит с пулей в спине, а ребятишки никак его не разбудят, плачут, и мать им ничего сказать не может, потому что мать тоже звери убили. Слышали вы это, видели? И вы хотите, чтобы я слова про любовь говорил? К кому? К ворогу, к кату?
Мария осторожно сняла с плеч руки Нечая, отодвинулась в темноту.
– Я не о том, Иване.
– Так я о том! Ненавижу! Ненавижу и буду стрелять в каждого, кто на дороге у людей становится!
– Вдруг ошибетесь?
– Мне совесть моя подскажет.
– Смотрите, Нечай, – холодновато сказала Мария. – И совесть может ошибиться. Да и кто вам дал такое право – стрелять в каждого, судить от имени своей совести, верить только себе? Вам доверили многое – вы же озлобились, ожесточились…