Удар молнии
Шрифт:
— Что, у вас было так много девиц в бордовом без четверти десять? И что ты делал в это время, Альбареда, что даже не заметил девушку в бордовом? Разглядывал «Плейбой» в туалете?
— Да мы тут имеем много девушка в бордовом, — как бы извиняясь, сказал Альбареда.
— И все они были здесь без четверти десять? Ну, эти, в бордовом?
— Нет, не в тот вечер. Я вообще говорю.
— А кто еще с тобой был здесь вчера? Или только ты один, латинос несчастный?
— Два. Нужно было три, но...
— Ну да, ну да, твой приятель заболел
— ...поэтому нас было два.
— Почему поэтому?
— Потому что еще один, другой, должен был быть, но он тоже заболел.
— Прямо-таки эпидемия, а? И что же с вами всеми приключилось, болезные вы мои? Ну ладно, кто с тобой дежурил вчера?
— Анибал.
— Анабелла?
— Анибал. Анибал Перес. Он всю дорогу в ночную.
— Ах, в ночную? А у тебя есть его телефон?
— Si, есть.
— Ну так позвони ему. Скажи, чтобы он пошевелил задницей и через десять минут был здесь, а то я его повешу на фонарном столбе.
— Он далеко жить, в Маджеста.
— Пусть возьмет такси. Или, может, он хочет, чтобы к его подъезду подали полицейскую машину?
— Иду звонить, — поспешил Альбареда.
Перес приехал через сорок минут. Вид у него был совершенно растерянный. Что за переполох? Он посмотрел на Альбареду, может, тот подскажет, потом перевел взгляд на полицейского, который оказался ему наиболее симпатичным, к тому же он такой же толстяк, как и сам Перес.
— В чем дело-то? — спросил он.
— Ты был здесь вчера без четверти десять?
— Si, да.
— Говори по-английски, — загремел Олли, — ты в Америке. А моих двух друзей видел?
— Нет.
— Он наверху был, когда они пришли, — вмешался Альбареда.
— Ну и гуси вы, — повернулся Олли к Карелле, — даже не почесались посмотреть, нет ли здесь кого еще. Ладно, Панчо, — видно, Олли забыл, что и Альбареду называл так же, — теперь ты внизу, а нам нужно знать, не видел ли ты вчера без четверти десять или около того молодую девушку с мужиком лет сорока, шатена с карими глазами и усами, вроде как у твоего приятеля?
— Si.
— Я же велел тебе говорить по-английски. Итак, ты их видел?
— Да.
— Девятнадцатилетнюю девушку? В бордовом платье?
— Да.
— И мужика лет сорока в коричневом костюме?
— Да.
— Так, ладно, уже кое-что. А какая у него была машина?
— Не помню.
— Но ведь это ты выводил ее?
— Я.
— Так что это была за машина?
— Не помню. У нас здесь полно машин. Я вывожу их, я загоняю их, а вы хотите, чтобы я помнил, что это за машина.
— Эй, парень, сбавь-ка тон, ты со мной говоришь, ясно, Панчо?
— Да, сэр.
— Так-то лучше. Стало быть, не помнишь?
— Нет.
— Но это была большая машина или маленькая?
— Не помню.
— Вы прямо два сапога пара. Где вы тут квитанции держите?
— Что?
— Квитанции, квитанции. Ты что, хочешь, чтобы я говорил по-испански? Или здесь все-таки Соединенные Штаты?
— Пуэрто-Рико
— Это ты так считаешь, — рычал Олли. — Когда у вас ставят машину, вы выдаете билетик, так? И там вы проставляете номер машины, причем и снизу, и сверху, так? А потом вы отрываете нижнюю часть и отдаете клиенту, и он предъявляет ее, когда возвращается за машиной, так? Пока все ясно. И эта штука, которую вы даете клиенту, называется квитанцией. Так, поехали дальше. Верхнюю половину билета вы кладете в ящик, и когда клиент возвращается со своей половиной, вы их складываете и сразу видите, на каком этаже машина. Итак, где квитанции?
— Ага, — произнес Перес.
— Ну, слава Богу, дошло. Так где же?
— В кассе. Вам нужны вчерашние билеты?
— А о чем еще мы, по-твоему, говорим? На этих билетах вы ставите печать, верно? А на печати время — когда поставили машину, когда взяли. Ну так вот, мне нужны все билеты, которые вы выдали между восемью и без четверти десять. Не очень трудно, а? Вообще-то этим должны были заняться мои друзья еще вчера, но лучше поздно, чем никогда, итак? Ладно, пошли смотреть билеты.
— Они у кассира, — предупредил Перес.
Кассиром оказалась негритянка лет тридцати. Она подняла голову навстречу детективам, когда те вошли в ее маленькую конторку. Олли подмигнул Карелле и сказал:
— Привет, крошка.
— Я тебе не крошка, да и никому другому.
— Так ты хочешь сказать, что ты не сладкая моя?
— Ладно, в чем дело?
— Полиция, мисс, — вмешался Хейз и показал жетон. — У нас есть основания думать...
— Нам нужны корешки квитанций за вчерашний вечер, — пояснил Олли. — От восьми до без четверти десять.
— А мы их не раскладываем по времени.
— А как раскладываете?
— По номерам на билетах.
— Ладно, тогда давай все билеты, мы сами их перешерстим.
— Здесь? — удивилась кассирша. — У меня работа.
— У нас тоже, — отрезал Олли.
Они сидели часа два. Сначала разложили квитанции между собой, отсеяв сначала те, где время парковки было от половины восьмого до восьми, а потом те, где отмечалось время отбытия, где-то между без четверти десять и десятью. В конце концов у них оказалось три корешка с номерами:
«Шевроле» — 38L47232;
«Бенц» — 604J29;
«Кадиллак» — WU3200.
— Ну, теперь дело в шляпе, — сказал Олли, откинувшись на стуле.
Эйлин Берк не нравилась эта работа. Прежде всего ей не нравилось быть не собой. Далее, ей не нравилось жить в чужой квартире. И наконец весь этот маскарад не нравился ей потому, что нельзя было встречаться с Бертом Клингом. Это Энни ее предупредила, что пока она играет роль Мэри Холдингс, о Берте лучше забыть. Если насильник увидит ее с незнакомым мужчиной, то вполне может почуять ловушку. Так не пойдет. Эйлин была наживкой. А если крыса учует, что сыр прогорклый, то ее и след простынет.