Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем
Шрифт:
– Мой долг - поговорить с вами откровенно, - начал он.
– Позвольте мне, баронесса, внести ясность в одном деле. Я понял, что вы не питаете любви к той, которую зовут графиня Маммельсберг.
– О! Вы правы!
– подтвердила Текла.
– Но есть ещё один человек, о котором вы думаете. Это - Рено де Шофонтен! Правда?
– Да.
– Почему же вы скрываете, что мадемуазель де Парделан находится в Драшенфельде? Почему вы не объявите, что она находится здесь и она ваша пленница?
– Но в таком случае, он тут же прибудет сюда!
– А не этого ли
Взгляд, брошенный Матеусом на д`Игомер, заставил её задрожать.
– О! Вы ужасный человек!
– произнесла она.
– Нет, мадам! Я стараюсь оправдать мнение Жана де Верта обо мне.
– Тогда я вам даю свободу действия, - произнесла Текла.
– Итак, я отвечаю за все!
В этот же день двум кузинам было дано разрешение написать месье де Парделану. В свою очередь, агенты Матеуса повсюду начали распространять слухи о том, что замке находятся две пленницы.
Эти слухи быстро достигли де ла Герша и Рено и они тут же решили направиться в Драшенфельд. Этого и добивался Матеус.
Мадам д`Игомер тайно отправилась в имперский лагерь. После её отъезда в замке стало больше танцев и музыки.
Новостей от де ла Герш и де Шофонтена не было. А д`Игомер заменила женщина ростом с доброго мушкетера, с рыжими волосами, блеклыми глазами, квадратной головой и несуразными ногами. Она была большой любительницей порядка и ничто не могло изменить её планы. Правила этикета были для мадам Лиффенбах догмой. Голос у неё был низкий и глухой, как у мужчины. Казалось, ничто не могло её удивить. Она везде успевала, все видела, все знала.
Молодые женщины были помещены под специальное наблюдение. Мадам Лиффенбах не оставляла ни минуты свободного времени. Только ночью они могли поговорить спокойно. Их комнаты были разделены галереей. Днем Лиффенбах, одетая по старой моде, обучала девушек придворному этикету. При этом она старалась убедить их в том, что только Жан де Верт и Паппенхейм заботятся о них и им они обязаны жизнью. Но Диана и Адриен старались её не слушать.
Лиффенбах тщилась доказать девушкам, что они не пленницы. Ведь они могли свободно гулять по саду, вкушать его плоды, собирать цветы. Не они ли принимали участие в балах? Им ли не разрешалось выходить за пределы замка? Так это только потому, что вокруг бродило множество бродяг и это было опасно.
Когда же д`Игомер возвратилась в Драшенфельд, все изменилось. В замке появилось множество молодых людей, в комнатах слышалась музыка, лютни и скрипки играли, не переставая.
Время шло и щеки Дианы и Адриен постепенно становились все бледней.
Дни сменялись днями, недели - неделями. Прошла весна, наступило лето. Девушки больше не пели и не смеялись. Они не могли отделаться от постоянного беспокойства. Обнимаясь по утрам, они часто плакали и говорили о том, что их ожидает. Кузины почти не надеялись на освобождение. Диана хорошо понимала, что за человек Матеус Орископп и в том, что им разрешили написать месье де Парделану, содерится
В это время в пригородах Лейпцига продолжались сражения. Гибли люди и никто не знал, когда кончится эта война. Страсти религиозные смешались с политическими.
Конечно, де ла Герш и де Шофонтен не оставляли мысли об освобождении своих возлюбленных. Но пока им это не удавалось. Интервалы между сражениями были столь короткими, что у них не было возможности предпринять какую-либо экспедицию. Да и они точно не знали, где сейчас те, за которых они отдали свои жизни, не задумываясь. Слухи о пребывании кузин в замке Драшенфельд пробудили надежду в их сердцах. Они тут же предстали перед Густавом-Адольфом с просьбой отбыть к Валленштейну.
– Мы знаем из письма, адресованному месье де Парделан, - говорил де ла Герш, - что одна из пленниц была вывезена в Прагу, ко двору герцога Фринланда; вызволить их оттуда - это, быть может, единственная возможность спасти мадемуазель де Сувини и её сестру.
Не говоря ни слова, король подписал депешу, дающую де ла Герш права полномочного министра и обнял его со словами:
– Езжайте и не теряйте времени!
Перед отъездом Арман-Луи пожелал навестить месье де Парделан.
– Вы мне поручили свою дочь и её сестру. Бог дал нам их, Бог их у нас отнял. Отныне, мы не будем знать ни минуты отдыха, пока не найдем их.
Месье де Парделан обнял обоих:
– О! Я так надеюсь на вас!
Арман-Луи и Рено поведали ему о своем плане.
– Герцог Фринланд в Нюрнберге, мы едем туда!
– А если там нет моей дочери и Адриен? А вдруг их вам не отдадут?
– Тогда мы будем сражаться!
– воскликнул Рено.
Слезы появились в глазах старого дворянина.
– Бог все видит и он нам поможет! Будем надеяться! Пока сердце бьется в моей груди, пока рука может держать шпагу, я сделаю все, чтобы освободить мадемуазель де Парделан.
Порыв де Шофонтена тронул старика.
– Возвращайтесь с моей дочерью и я вас отблагодарю! Эти слова вселили надежду в сердце Рено, кровь заиграла в его жилах. Уже ничто не страшило его и, целуя руку месье де Парделан, он воскликнул:
– Или я умру - или привезу вам вашу дочь!
17.
Предложения и провокации
Через час после этой краткой беседы, де ла Герш и Рено в сопровождении Магнуса, Каркефу и Рудигера отправились в Нюрнберг. Прошло немного времени, и труба возвестила об их прибытии в имперский лагерь.
Герцог Фринланд расположился в самом роскошном замке в пригороде Нюрнберга. Здесь царила та же роскошь, что и в Пражском дворце. Ничто не могло потревожить его. В аппартаментах - пажи, оруженосцы, слуги. Часовые, одетые в красивую цветную форму, дежурили у дверей, многочисленные лакеи суетились повсюду. Двери дворца были гостеприимно открыты. Сотни офицеров, прибывшие со всех уголков Германии, собрались здесь, привлеченные знатностью и богатством герцога Фринланда. Его армия разрасталась, как снежный ком. Повсюду раскинулись его шатры, к нему присоединились солдаты графа де Тилли и Торквато Конти. Провинции, опустошенные набегами, находили для него людей и деньги.