Уфимская литературная критика. Выпуск 5
Шрифт:
«Я» Колесниковой, конечно, не «отрицательная» героиня. Но по своей глубинной сути та отрицает всю послеперестроечную жизнь. И вовсе не во имя того, что у жизни ДО было «стандартно просоветское лицо» возмутительной Липы лжесоциализма. Там хоть и была бессовестная афганская война, соответствующая Липе лжесоциализма, но раньше была и другая война. А главное, «были вера и смысл». Теперь же их нет:
«Кто-то проводил опрос у подростков 9 мая. Так никто не смог сказать, что это, собственно, за праздник».
Раньше «мои бабушки умерли в окружении любящих детей и внуков». Теперь же «возле
Вот за что любит свою героиню Светлана Колесникова: за атеистический идеализм, за максимализм, за то, что героиня такая же, как автор, мне кажется.
А как же со священником, придумавшим игру в «Хорошо»? Как со всеми другими хорошими «нынешними» словами относительно Бога и церкви? Даже кончается рассказ ими…
Это тоже вежливый обман и благопристойное лицемерие героини. Дипломатия – язык врагов. А нынешний строй ей – враг. Так что можно дипломатничать. С ним и с читателями, в нем обитающими.
Истина – то, что в предпоследнем кусочке. (Весь рассказ из кусочков, как само разорванное сознание потерявшей себя – не только от смерти мужа – героини этак, кусочками, воплощено). И в том предпоследнем кусочке – о другой игре, знакомой героине с детства, – «между строк». О той игре (да нет! не игре, а на полном серьезе), которая стала «привычкой», в рассказе нет почти ни слова. Но к ней скрыто призывает сам рассказ Светланы Колесниковой. Мало кто «играл» в ту «игру» до перестройки и реставрации. Теперь – тем паче. Не до глубокого постижения искусства теперь людям. Но только то и есть черта настоящей жизни. И ей «я» осталась верна. Все остальное, негативное, даже смерть мужа, не сравнится с потрясениями от той «игры».
Кстати, хочу отвлечься и похвалить ее за Моцарта. Светлану Колесникову, а не ее героиню. Потому что, думаю, в этом месте автор целиком отдал своему герою своё сокровенное:
«…впервые я услышала тревогу в летящих искрящихся вальсах Моцарта. Впервые я услышала музыку «между строк». Это потрясло».
Очень мало кто слышит демонизм в музыке Моцарта. Мне из их числа известны лишь Пушкин (раз написал такую трагедию, как «Моцарт и Сальери»), Чичерин (раз написал о демонизме Моцарта), Рохлитц и Паумгартнер (судя по цитатам из них Чичерина) и, извиняюсь, я (осознавший после чтения Чичерина, что со мной было когда-то при первом слушании по радио музыки, которая оказалась началом 40-й симфонии Моцарта).
А уж тех, кто (в полном соответствии, между прочим, с выводом из психологической теории художественности Выготского) впрямую сказал о том, что в музыке есть что-то «между строк» – впрямую! – я не встречал пока вообще никогда. Лишь Борис Асафьев писал об этом, да и то – намеком.
Вот и рассказ Светланы Колесниковой надо, по-моему, читать «между строк». Помня, что то, о чем просто умолчали, это еще не то, что между строк.
Трудное счастье России
«Мы должны быть конкурентоспособны во всем – и человек, и отрасль, и население, и страна. Вот это должна быть наша основная национальная идея».
«Что поспособствует гибели человечества».
«Сегодня становится очевидным, что ограниченность воспроизводимых ресурсов накладывает ограничения и на безудержный рост вещно-энергетического
…сегодня начинают конкурировать два понимания постиндустриального общества. В первом варианте оно понимается как новый этап технологического развития и как своеобразная пролонгация ценностей техногенной культуры. Во втором – как радикальный переворот в системе ценностей».
Еще о Моцарте, кстати.
Я где-то читал, что Моцарт единственный раз в жизни ответил на вопрос, как он сочиняет музыку. Ответить-то он ответил, но это ему стоило здоровья. И в конце он, разволновавшись, заявил, что больше никогда на подобные вопросы отвечать не будет.
Мне это вспомнилось из-за рассказа Наталии Мицкевич «Инструкция по большому буму».
Перед нами якобы собственноручная запись наемного убийцы для своих учеников.
Казалось бы, тоже с демонизмом имеем дело. Но нет.
Однако зайду с другой стороны. С себя. Я ж – инструмент познания произведения. Так что – допустимо.
Когда наступила перестройка, я, может, первым среди сослуживцев догадался: скоро наступит инфляция и наши сбережения поглотит. От денег покойной матери (собственных накоплений не было) у меня осталось после установки памятника 1300 рублей. И я решил на них купить золото. Я день за днем тайком исчезал с работы на некоторое время и покупал в ювелирных магазинах по одному золотому украшению. Больше в одни руки не продавали. Доставать это приходилось с боем буквально. Таких, как я, оказалось в городе много. И нашлись умные люди, решившие погреть на таком спросе руки. (Что я потом понял.) Они организовывали ажиотаж вокруг покупок. Наводняли нанятыми людьми очередь, ее начало (с пяти утра занимал один и держал для своих). Чужие, оказавшись в хвосте, рисковали ничего не купить, так как ежедневно на прилавки поступало немного изделий. Лезли вперед. Но мафийка не пускала. Там были крепкие парни. Образовался искусственный дефицит. И с небольшой переплатой те, чужие и случайные, кому сегодня ничего не досталось с прилавка, могли купить с рук. Я умудрился и увечий не получить, и ни разу не переплатить. Гордился собой. И за это, и вообще за то, какой я деловой.
Но скоро я понял, что если главное в деловом – это умение делать деньги, то я никуда не гожусь. И не потому, что я деньги не делал, а только тратил. Для делания нужно было перепродавать немедленно. Но прибыль была бы мала. Я один ничего б существенного не наварил. И еще. На моих глазах стал процветать бизнес на аудиокассетах. Он, я чувствовал, был явно прибыльней оборота золота. И я всерьез спросил самого себя: ты что? хочешь оставаться инженером или превратиться в делателя денег? – И остался инженером. То есть морально отрезал себя от наступавшего капитализма с его главным законом – стремлением не к какой-нибудь, а к максимальной прибыли.
А максимальная прибыль где? – В преступной торговле аудио– и видеопродукцией (на днях услыхал от Германа Грефа, что она спорит с наркобизнесом по доходности.), в наркоторговле, в торговле оружием, людьми, их смертью… Так что для нормального капиталистически ориентированного человека, обывателя (и никакого не демониста) вполне естественно перефразировать для себя стихи поэта так: я бы в киллеры пошел, пусть меня научат. Доказательством является колоссальный интерес в нынешнем обществе к преступному миру. Люди если сами не могут так наживаться, то хоть издали наслаждаются кумирами.