Угасающий свет
Шрифт:
– Не видел ее сегодня.
– Надоело?
Я непонимающе нахмурился, и Чарльз поспешил пояснить:
– Это же твои сны. Ты видишь то, что хочешь видеть. Я так себе это представлял.
– Все немного сложнее.
– Да, это же целая наука, – как обычно после нескольких минут разговора о моих снах Чарльз все-таки начал терять терпение, и я с неохотой взял все еще лежавшую на столе папку. Пальцы невольно дрогнули, коснувшись знакомой шершавой текстуры картона.
– Рассказывай, что тут. Раз уж принес.
Ни перестановка кадров в отделе полиции, ни новое дело
Листья всех оттенков желтого крутились под ногами, подгоняемые легким, но уже набирающим жесткость осенним ветром. Прилавки магазинов по обе стороны улицы погрязли в призванных пугать и одновременно заманивать прохожих чучелах и паутинах, скелетах и привидениях. Конечно, не обошлось и без большущих рыжих тыквенных голов, манящих своей безобразной, безумной улыбкой.
Я остановился у невысокого, почти неприметного здания, которое было неотъемлемой частью моего ежедневного маршрута. Серые стены, серые окна и такого же скучного цвета потрепанная дверь еще больше меркли на фоне огромной золотой статуи, венчавшей крышу пятиэтажки. Это был ангел с распростертыми крыльями, который, вскинув голову и сложив руки в молитвенном жесте, шагал навстречу краю.
Шагни он взаправду, что произойдет? Взмах крыльями, рывок и долгожданный полет навстречу звездам? Или стремительное падение, крах всех надежд?
Я сощурился, стараясь не сводить со статуи глаз. Чем больше я смотрел на нее, тем больше мне казалось, что она притягивает и поглощает весь свет вокруг себя. Вся улица померкла, побледнела. Даже грозные головы будто растеряли свой фирменный раскрас, и теперь он покорно добавлял сияния раскинутым величественным крыльям.
Когда-то, когда я был совсем ребенком и жил в той же квартире неподалеку отсюда, это место казалось мне самым страшным на всем белом свете. По ночам я видел во снах, как ангел клонится на крыше и медленно падает вниз, а я стою ровно под ним, не в силах пошевелиться. Все вокруг погружается во тьму, и лишь зловещий колосс светится все ярче, неумолимо приближаясь.
Но он давно перестал пугать меня. И даже сны теперь подвластны моему сознанию. Теперь он – лишь яркое пятно, привлекающее внимание к почти ничем не приметному зданию. Пятно, которое остается неподвижным, сколько бы я ни смотрел на него, щуря слезящиеся от ослепительного блеска глаза.
Я поморгал, перевел взгляд на одно из окон третьего этажа и улыбкой поприветствовал тусклый оранжевый огонек, едва различимый за стеклом при свете дня. С улицы мне не был понятен источник этого света, как и его форма. Но теплое мерцание манило, увлекало, и мне нравилось думать о нем, как о своеобразном маяке. Я приходил сюда день ото дня, стоял, прислонившись к холодной каменной стене дома напротив пятиэтажки и смотрел на него, пока мне не начинало казаться, что в целом мире нас лишь двое – я и этот теплый, дарующий надежду светоч.
Идея маяка так увлекла меня, что с тех пор, как я заметил его с месяц назад, он стал неотъемлемой частью путешествий по мирам
Я посмотрел на часы. Время еще даже не добралось до обеда. Я опять почувствовал, как узел затягивается у меня внутри. Увижу ли я ее сегодня? До ночи ждать слишком долго.
Я кинул прощальный взор на свой маяк и зашагал дальше, поежившись от захватившего меня в свое течение ветра.
…
Джилл идет по песчаному берегу, прямо по кромке воды, раскинув руки и покачиваясь, будто пытаясь балансировать на невидимой мне тонкой нити. Она поднимает голову, чтобы встретиться со мной глазами, улыбается, но тут же прячет улыбку, растерявшись от моего пристального, хмурого взгляда.
– О чем ты думаешь? – спрашивает она.
Я силюсь непринужденно улыбнуться:
– О том, что дни становятся все длиннее.
Джилл понимающе кивает и спрыгивает со своей невидимой дорожки.
– Весь день я мысленно возвращаюсь к своим снам, – она заходит в воду, не обращая внимания на намокший подол белого льняного платья, и смотрит вниз, на разбивающиеся о ее ноги волны, – и считаю минуты до момента, когда снова смогу уснуть.
Теперь уже я киваю, соглашаясь.
– Так странно. Я понимаю, что должна ценить каждый день своей жизни. Но вместо этого тороплюсь прожить его скорее, лишь бы опять с головой окунуться в мир грез.
Я слышу разочарование в ее словах, и вполне ожидаемо сразу обнаруживаю то же чувство внутри себя.
Сделав пару шагов, я подхожу к ней, и вода расступается, а еще через мгновение закручивается в быстрый водоворот, окружая нас.
– Куда отправимся сегодня? – спрашивает Джилл. Маленький оранжевый светлячок игриво прыгает над нашими головами. Я пожимаю плечами:
– Учитывая сегодняшнюю дату, это очевидно.
В ее глазах вспыхивает озорной огонек. Она щурится, улыбаясь. Затем хлопает в ладоши и поворачивается ко мне:
– Идем?
Я беру ее за руку, закрываю глаза и шагаю вперед.
Океан вокруг нас исчезает в мгновение ока, и вот уже мы стоим посреди оживленной площади. Чучела и паутины, скелеты и привидения, тыквенные головы с безобразными улыбками, уже знакомые мне с утреннего маршрута, гротескно кружатся вокруг нас. Джилл закрывает глаза, глубоко вдыхая, и я чувствую, как воздух наполняет запах пряностей и тыквенного пирога.
– Мальчики и девочки всех возрастов, не хотели бы вы увидеть кое-что странное? – устрашающая фигура посреди площади вопрошает нараспев. Живописно раскрашенные и наряженные маленькие монстры облепляют нас со всех сторон и любезно интересуются, чего желают наши души:
– Сладость или гадость? – наперебой звучат тоненькие голоса, никак не вяжущиеся с устрашающими костюмами. Я засовываю руку в карман, в котором тут же находятся конфеты, и бросаю их в приготовленные горшочки в форме тыквы. Ряженые дети тянут нас за собой.
– Идем, – торопит меня Джилл. Площадь оживляется с каждым нашим шагом.
Прямо перед нами вырастает деревянная сцена, в ее полу открывается люк, и из него выпрыгивает целый ансамбль гремящих костями скелетов. Они с почтением склоняются в поклоне, отчего у одного из них отваливается ключица, но уже через мгновение с готовностью поднимают вверх свои инструменты, и бряцание костей заглушает разливающаяся по площади веселая музыка.