Углём и атомом
Шрифт:
Знатоки из «ямаловцев» даже что-то там прочитали торжественно-возданное.
Картинка убежала вперед.
«Рион» дымил, пенил мористее, и прошли лишь над «Ослябей».
Крыльями и тут не покачали, однако и Бэр вслед проявил сентиментальность, зная, что могут сфотографировать – запоздало что-то флажно отсигналил.
Потом уж, когда «моторчик» пробежал на возможную дальность, доложили на прием командующему, что на сто миль море пустынно.
«Счастливого пути!»
На том почитай и попрощались.
Назревая ситуацией…
Пошли
Видимость по горизонту держалась в пределах десяти километров. Море продолжало оставаться пустынным, а если на радаре и загорались метки, то ближе к прибрежной полосе – каботажные движения.
Эфир молчал, лишь шурша треском далекой неизвестной грозы.
Однажды сами послали запрос морзянкой (в конце концов, следовало определиться), так с «Лены» с задержкой ответили, что «продолжают производить починку машин».
– Тянут, – вздохнул нетерпеливый Шпаковский, взглянув на капитана, – ждут, когда наместник пожалует.
В ночь на вторые сутки вахтенный занес в журнал запись о крупном объекте на радаре, появившемся с южных румбов.
Неизвестное судно двигалось осторожно («явно по счислению» – заметил кто-то из соображающих в штурманских делах), держась сравнительно далеко от берега, пройдя всего в пяти милях от «Ямала». Ночь была по-северному непроглядная, курс «неизвестного» не пересечный, поэтому с ледокола пока пассивно наблюдали, и даже якобы видели всполохи – предположили, что включался навигационный прожектор.
Продолжали вести наблюдение.
А едва забрезжил рассвет, судно сориентировалось и скользнуло в Авачинскую бухту.
– Будем надеяться, что это крейсер с Владика. Наместника привез.
Так оно и оказалось, поскольку спустя четыре часа поступил запрос с «Лены» на координаты рандеву.
Дали в «квитанции» направление по компасу. Дистанцию указывать не стали, решили сами подойти ближе… ожив, тронувшись мягко, даже корпусом не задрожав, запенив море на «среднем».
– Какой все ж век неспешный, – без следа досады констатировал Шпаковский, когда только по прошествии двух часов РЛС, наконец, выдала движение у мыса Безымянный – южного створа в Авачинскую губу.
Капитан промолчал.
К этому времени опять легли в дрейф, так как до берега оставалось не больше десяти миль. Суша проглядывалась узкой темной полосой, посеребренной выше лучами солнца.
– Три, – доложил вахтенный, глядя на монитор радара, – селектирую три цели.
И чуть погодя:
– Одна на «зюйд» – кто-то из местных, очевидно… а две к нам – те самые гости.
– Двое? Целая компания, – Шпаковский выразительно посмотрел на кэпа.
Тот лишь мотнул головой. Ушел на перекур, заодно выглядывать дымы.
– «Рюрик!»
– А что тебя удивляет?
– Наши знатоки предполагали, что уже будет отремонтирован
Броненосный и вспомогательный крейсера, как строем уступа подходили, так и застопорились – «Рюрик» совсем рядом, наполнив среду звуком машин, звякнувшими склянками, боцманскими дудками, долетавшими голосами… «Лена» отступом по его корме, тоже не больше чем в двух-трех кабельтовых.
Теперь оба медленно разворачивались, создавая подветренный борт для спуска шлюпок.
– Бля-я-я, – покачал головой Шпаковский, – а народу, особенно на вспомогаче, словно на базаре. Все выползли поглазеть.
На «Рюрике» медлили, возились со шлюпбалками и двумя паровыми катерами.
На «Лене» же справились быстрей – две шлюпки, поднырнув под бушпритом, побежали дружными хэкающими (ближе было слышно) взмахами… вместительные, в каждой пассажиров не меньше десяти человек.
– Целое нашествие, – покачал головой Чертов, – зачем к нам на борт такую ораву? Я не понял – это жандармская форма? На кой черт их так много?
– Я ж говорю, наместник путешествует с размахом, включая охрану. По истории, примерно в это время царь снял Алексеева с наместничества, и тот отправился в Петербург. Ну, точно с нами через Арктику решил. Или Николаша ему назначил.
– Придется принять, – а скепсис лишь рос.
Шлюпки уже отирались у трапа. Под бортом слышались окрики боцмана ледокола.
Его голос звучал настолько буднично и заурядно, словно каждый день принимал императорских жандармов – хмурых служивых, выряженных по всей форме. У некоторых дурацкие шашки или палаши. И все, кстати, при кобурах – с револьверами, не иначе.
Глядя на все это, действительно, что нашествие, боцман медленно закипал (это ж ему размещать всех – те еще хлопоты) и уже не особо деликатничал перед неуклюжими сухопутами:
– По одному, по одному! Что вы как беременные пингвины!
Полезли – затопало по железу, загрюкало по настилу…
Параллельно слышны короткие команды парней Волкова, обеспечивающих контроль и порядок.
Чертов навис на леере, заглядывая вниз:
«Ну, да – морпехи молодцы! Команду получили – знают, что делать. А то черт их знает, этих царских держиморд с наганами… налицо – явный количественный перебор. Хозяйничать на ледоколе никому не позволим».
Последним из шлюпки двинул тип в штатском – гладкий, опрятный, прилизанный пробор, черные усики, с аккуратным портфелем, во виду чинуша.
«Столичная штучка», – догадался Андрей Анатольевич.
Чиновник поднял голову, глаза – две пуговки блеснули антрацитами. Брякнул что-то матросу на кормовой банке.
Тот отмахал коротко флажками.
«Кому? Ага – на “Рюрик”».
Вскоре из-за кормы крейсера появился катер, попыхивая длинной трубой.
Тоже немало пригруженный… и компания пестрей. Главным выделяется солидный важностью и весом господин – однозначно сам Алексеев – стоит, прямой, цепляясь за поручень, борода чуть всклокочилась на ветру.