Угнать бы ладью у Харона...

Геннадий Мартович Прашкевич — прозаик, поэт, переводчик. Родился на Енисее, живет на Оби, с палеонтологами и вулканологами объездил, исходил в маршрутах Сибирь, Урал, Алтай, Сахалин, Камчатку, Курильские острова, плавал по трем океанам, посетил немало зарубежных стран. Столь обширная география странствий не помешала ему стать автором множества научно-фантастических,

— Геннадий Мартович, говорят, что писатель, которому за 50, начинает повторяться, что он уже не в состоянии удивить читателя, создать шедевр. Сказано это, конечно, не о вас. Вы умеете и любите удивить. И все-таки прокомментируйте сказанное.

— Возраст — это определенное восприятие жизни и соответствующая реакция на нее. Мудрость не всегда приходит вместе с возрастом, чаще всего она отстает где-то, но если ты не перестаешь удивляться голосам за окном, свету, теням, женщинам, птицам, книгам друзей, значит, жизнь продолжается и ты еще на что-то способен. Я ведь из того поколения, которое всячески пытались научить ходить строем. Одни, противясь, искали прибежища в алкоголе и гибли, другие бездарно растранжирили свой талант в безуспешных попытках лукавого приспособленчества, но те, кто выжил, юмора не утратили.

Мне повезло. Такой характер. Я всю жизнь занимался тем, чем хотел заниматься. Конечно, это лишало меня некоторых удовольствий, а время от времени власти предержащие отлавливали меня, как снежного человека, но это тоже шло в кайф. Михаил Петрович Михеев и Аркадий Натанович Стругацкий вовремя открыли мне главный секрет творческого человека: работать всегда, в любой ситуации. Тебя бьют, гоняют, не печатают, уничтожают тиражи твоих книг, а ты работай. Если изнасилование неизбежно, сами знаете... Любимый мною Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин не зря жаловался: «Ах, это писательское ремесло! Это не только мука, но целый душевный ад. Капля по капле сочится писательская кровь, прежде нежели попадет под печатный станок. Чего со мною ни делали! И вырезывали, и урезывали, и перетолковывали, и целиком запрещали, и всенародно объявляли, что я — вредный, вредный, вредный...» То же и со мной, но я-то знал: надо работать!

И учиться, само собой.

— Учеба писателя предполагает какие-то особенные формы?

— Разумеется. Учиться надо хорошо. Даже если учишься плохому, учиться надо хорошо.

Выпиваешь рюмочку коньяка с хорошим человеком — непременно чему-нибудь такому научишься. Выпиваешь рюмочку водки с плохим человеком — обязательно еще чему-то научишься. Покойный Сергей Александрович Снегов не уставал повторять: «Гена, выпивайте чаще. Гена, выпивайте с разными людьми. Иначе как вы поймете прихотливый ход их мыслей?»

И действительно. Нет плохих новостей из Сиккима.

Однажды в Переделкино в библиотеке Дома творчества писателей я услышал поэта Августа Мурана — худого смуглого якута с длинными черными волосами. Он кусал ногти, трагически улыбался, невыразимо страдал. Простой якутский поэт по имени Август. Оригинально. Как болгарка, носящая имя Федя.

«Я печатаюсь только во Франции, — сказал он. — Меня не знают в Якутске, и не знают в Москве, зато знают в Париже. Я ввел в мировое искусство совсем новый мотив. Моя миссия: открыть людям глаза на открытый

Понятно, я по старинке считал, что таким двигателем является основной икстинкт, но якут по имени Август открыл мне глаза. «Лепра! — сказал он с придыханием. — Все человеческое искусство порождено лепрой. Проказа как состояние духа — вот над чем следует думать. Истинный мир — это мир прокаженных. — Он поднял над собой длинный палец. — А остальное человечество, все эти так называемые здоровые люди, пока избежавшие лепры, — просто больные».

Я был в восторге. Я многому научился у скромного якута по имени Август. Правда, на мою просьбу прочесть стихи он скромно ответил: «Да, я прочитаю. Но это французский текст». — «А может, вы воспользуетесь якутским?» — «Я не пишу на диких наречиях. Я диктую переводчикам с голоса».

Рядом в каморке старого корпуса переругивалась с такой же дряхлой подружкой почти столетняя Анастасия Ивановна Цветаева. Улица Петра Павленко упиралась в дом Бориса Пастернака. Бродил по дорожкам Лев Эммануилович Разгон. Круглые колени моей соседки безмолвно кричали об основном инстинкте. Но человек говорил о лепре, он сделал открытие!

Это и есть писательская учеба.

— Геннадий Мартович, недавно в издательстве «Ин фолио» вышла книга, написанная вами в соавторстве с Евгением Ёлкиным. О чем эта книга? Почему она называется «Берега Ангариды»?

— Евгений Александрович Ёлкин — крупный палеонтолог, заслуженный деятель науки РФ, доктор геолого-минералогических наук, член-корреспондент старейшего в Европе Сенкенбергского научного общества (ФРГ). Занимается он палеозойскими трилобитами, конодонтами. Вместе с ним мы когда-то начинали работать в Институте геологии и геофизики Сибирского отделения АН СССР — с первого года его существования. Но мои пути вели совсем в другую сторону, хотя Господь знает, как заново сводить людей. Вот на столе трилобит, подаренный Женей, — Elrathia kingi, истинная очаровашка. Возраст — полмиллиарда лет. А вы о возрасте...

Ангарида, материк, занимавший в палеозое место нынешней Сибири, был идеальным местом для развития беспозвоночных. Здесь установлены самые крупные из когда-либо существовавших на Земле барьерных рифов. Они в несколько раз превышали объем и протяженность современного гиганта органического происхождения — Большого барьерного рифа Австралии. Развитие жизни в палеозойское время и является содержанием написанной нами книги. Строматолиты, археоциаты, трилобиты, брахиоподы, цефалоподы — чуден мир при любой погоде! Конечно, изучать прошлое по окаменелостям — это все равно что восстанавливать жизнь шумевшего когда-то гигантского города по остаткам его многочисленных кладбищ... Но почему нет, если это дает результаты?

— Писатель, создающий научно-популярные книги, должен, казалось бы, тяготеть к научной фантастике, но вы пишете фантастику, скажем так, не всегда «точную». Иногда вы трактуете события несколько вольно для человека, уважающего хорошо организованный мозг. Что для вас фантастика?

— Фантастика — это мир, в котором мы все, возможно, хотели бы жить, но в котором, к счастью или к сожалению, жить никогда не будем, хотя живем в нем с первого до последнего часа.

Собственно, я никогда не писал фантастику как фантастику. В этом мы были солидарны с Борей Штерном, моим покойным другом. То, что я пишу, произрастает из зерен личного опыта. Например, «Реквием по червю» — мое открытие нравов Средиземноморья, «Царь-Ужас» — часть биографии моего отца и его товарищей, «Парадокс Каина» — дыхание Азии, любимой и ужасной, в романе «Апрель жизни» снежный человек правомерен, как все другие действующие лица, в романе «Поворот к Раю» главный герой занимается изучением ОЭ — организованных элементов. И все такое прочее. Живой мир — живые отражения. Когда Сережа Лукьяненко утверждает, что верит в любой из описанных им миров, я улыбаюсь. Я сразу вижу клип «татушек» «Мы продолжаем простые движенья...».