Угнать бы ладью у Харона...
Шрифт:
— Ваша оценка нынешнего состояния отечественной фантастики?
— Имен много, событий мало.
Я имею в виду значимые события, какими были в свое время книги Стругацких, Савченко, Снегова, Гуревича, Платова, Колупаева, Штерна. Торжество фэнтези можно считать прогрессивным только в том смысле, в каком прогрессивным бывает паралич. Полцарства за коня — понятно, лягушка-царевна тоже вызывает неподдельный интерес, даже Кощею Бессмертному, прячущему яйца на дереве (чтобы не напинали), могу посочувствовать, но бесконечные мечи,
— Однажды вы написали: «Я не вижу Бога в пределах своей ограниченной Вселенной...» Что это значит?
— Мне кажется, что, создавая живых существ, Большой старик сразу знал, кто кому пойдет на корм, правда, будучи гуманистом, оставил нам возможность некоего выбора. Из этой вот странной возможности произрастает все мировое искусство. Не советую давать Большому старику советов, но обходить его запреты необходимо. Искусство — это как раз умение обойти запреты. Почему-то мне кажется, что удачные движения в этом направлении всегда по душе Большому старику. Он отворачивается, но смеется. Я, например, видел, как две студентки-практикантки, вернувшись с сопки Батальонной на острове Итуруп, по-разному отнеслись к предложенному им стакану спирта. Та, что выпила, не получила даже насморка, несмотря на жестокое переохлаждение (они провели без огня под открытым небом всю ночь), а вот вторая (та, что отказалась от спирта) ко всему прочему еще и забеременела.
Так что не надо дразнить Большого старика.
— У каждого автора есть «ближний круг», так или иначе влияющий на его творчество...
— Моя жизнь всегда проходила в научной среде. В этом мне крупно повезло. С самого начала я живу в новосибирском Академгородке — несомненно, одном из самых значительных мировых научных центров. Некоторые мои друзья давно академики, другие — доктора наук. Жена — геофизик, дочь — врач. Внуки тоже интересуются наукой. Правда, такая вот закономерность: чем дальше от Новосибирска, тем почему-то больше друзей-писателей...
— Женщина — надежная спутница жизни...
— Плохих не держим.
— ... и женщина, которую мы любим горячечной плотской любовью...
— А как же без этого?
— ... это одна и та же женщина?
— Без комментариев.
— Что должно больше волновать писателя — некое пространство (миры) или время («столетье на дворе»)?
— Говорят, что душа может существовать отдельно от тела. Не знаю... Угнать бы ладью у Харона... Надо будет переговорить с Женей Лукиным... Вы ведь знаете, наверное, как хорошие девочки должны есть шоколад?
— Как?
— С отвращением.
— И все же?
— А если всерьез, то Пространство и Время неразделимы. Двадцатый век для меня — это и София, и Тбилиси, и Стамбул, и юго-восток Азии, и Питер, и Нью-Йорк, но это одновременно и Оттепель, и Карибский кризис, и любовные истории, и высылка Солженицына, и гонения на фантастику, и друзья.
— Фантастический роман «Царь-Ужас» и исторический роман «Секретный дьяк» — очень разные произведения. Но и там, и там речь идет о жизни, о любви, о смерти, о вечных проблемах. Означает ли это, что писатель всегда работает на вечность?
— Писатель — он как троякодышащая рыба. Должен дышать и так, и вот этак, и еще вот так. Писатели — черви, перерабатывающие листву быта, удобряющие вечность. Бессмертен лишь вид, это понятно, любой индивид смертен. Видите, сколь многому я научился у якутского поэта с коренным именем Август? В свое время Виталий Бугров мечтал, что писатели-фантасты станут когда-нибудь как кукушки Мидвича: будут все знать с первого часа рождения. Вот тогда появятся необыкновенные вещи, рассчитанные на вечность. Произнося это, Виталий сильно вздыхал, прикидывая возможности наших фантастов. Ведь все начинают с нуля, а вечность — она и есть вечность. Недавно я закончил повесть «Белый мамонт». Это перевод с неандертальского. Еще одна попытка понять, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Творят ли искусство жалкие калеки, выбрасываемые из активной жизни обстоятельствами, или истинное искусство создается все-таки исключительно сильными личностями? В некотором смысле над этим все задумываются — и реакционный романтик Бушков, и гуманист без берегов Кир Булычев. Неандертальцы мечтали о совершенном орудии. Они мечтали построить Большое копье для охоты на огромного мамонта. Они хотели иметь много вкусного жира и мяса. И мечта сбылась: они построили Большое копье. Правда, к этому моменту исчез объект — мамонт вымер.
Так часто бывает в истории.
— Ваши планы?
— Пиратский роман. Настоящий северный пиратский роман, для написания которого собраны уже все материалы. В каком-то смысле этот роман примкнет к историко-авантюрным романам «Секретный дьяк», «Тайна полярного князца», «Носорукий». Одновременно работаю над книгой веселых фантастических рассказов и над книгой о многих превосходных вещах «Малый Бедекер по НФ», главы из которой время от времени печатаются в журнале «Если». Это достаточно широкая панорама литературной жизни с 60-х годов прошлого века по наши дни. Разумеется, многое в «Малом Бедекере» связано с отечественной фантастикой, с ее историей, с ее творцами. Люди слишком быстро уходят, еще быстрее забываются...
Да много чего хочу, как говаривал герой одной античеловечной повести.
Беседовал Владимир Ларионов