Угодья Мальдорора
Шрифт:
В кабинете было темно. На учительском столе возвышался непонятный предмет. Огромный мерцающий кокон венчали ветвистые рога, они покачивались и шуршали от дуновения ветра.
— А это что за НЛО?
— Икебана, не видишь…
Лифшиц с Морозовым пронесли гроб по кабинету и разместили прямо перед доской. Прохоренко стоял на стреме.
— Чуть не забыл, — Сашка вынул из кармана открытку с букетом хризантем и золотой надписью «С Днем учителя!» и водрузил на гроб, зацепив сгибом за край.
—
— Следов нет? Может, вытереть? — Морозов схватил в углу швабру и стал елозить ею по полу, выводя восьмерки.
— Сухо на улице, — ответил Лифшиц. — Пошли.
Математика была первым уроком. Все стояли в рекреации и ждали, пока Брексиха откроет класс. С утра она обычно немного опаздывала. Наконец раздалось неторопливое цоканье каблуков, и в коридоре показалась математичка. Она шла, зажав под мышкой журнал и размахивая деревянной гирькой брелока. Не гирька, настоящий бульник — чтобы не потерять. Ничего не подозревая, деловито отперла дверь — и замерла на месте.
— Что это значит?! — закричала Брексиха, и взгляд ее упал на открытку. — Ну, спасибо…
Разъяренная, она выскочила из класса, как гоночный болид.
Никто ничего не понимал. Все испуганно стояли у гроба и не садились. Я подумала, как вкусно пахнет свежестругаными досками.
Через минуту математичка прибежала вместе с директрисой.
— Вот! — завопила она. — Полюбуйтесь!
— Кто это сделал? — недобро спросила Нонна Павловна.
В классе стояла тишина. Гро. Бо. Вая.
— Еще раз спрашиваю — кто?
Молчание.
— Ладно, вы у меня еще попляшете. Мы разберемся, Лариса Евгеньевна, не переживайте. — Директриса взяла под локоть пунцовую от гнева Брексиху и вывела ее в рекреацию.
— Учишь, учишь их… Подонки… — донесся из коридора не то вскрик, не то всхлип.
Вскоре дверь отворилась вновь, и в класс зашли завхоз с военруком. Они взяли гроб с двух сторон и понесли к выходу. Как яркий осенний лист, с борта спланировала на пол открытка. Они посмотрели и, ей-богу, не вру, усмехнулись. Оба. Едва заметно, в усы.
— Вы далеко не уносите. Может, понадобится еще, — съязвил Елисеев.
Первого урока так и не было. Следующие прошли по расписанию, а в конце дня нас снова навестила директриса. Она вошла в кабинет и демонстративно заперла за собой дверь.
— Никто не выйдет, пока я не узнаю. Хоть трое суток будете сидеть. Ну? Я жду.
Приготовлений Лифшица и Ко никто не видел, а подозревать можно было любого, потому что Брексиху недолюбливали все.
Нонна Павловна сверлила нас глазами — каждого по очереди. Сканировала, полагаясь на свой многолетний опыт и педагогическое чутье.
— Из-за виноватых будет заперт весь класс.
— Мне на хор надо, — возмутилась Бубенко.
—
— А мне к врачу…
— А мне сестру из сада забирать…
— Никто никуда не пойдет. Последний раз предупреждаю — лучше по-хорошему признайтесь.
Ответа снова не последовало. Морозов мял бумажку, Лифшиц отрешенно смотрел в окно, Прохоренко колупал угол парты…
— Не хотим сознаваться? Хорошо. Будем по одному. — Директриса взяла со стола журнал.
— Агафонов!
Игоряша Агафонов, увалень и тормоз, поднялся из-за парты и хлопал коровьими ресницами.
— Ты это сделал?
— Не я…
— А кто?
— Не знаю…
Директриса пристально смотрела на Игоряшу. Агафонов выглядел жалко: он чуть не плакал, но в то же время казался испуганно-изумленным, словно не понимая до конца, что происходит.
— Сядь. Безручкина! Нет? Бубинко!
— Бубенку! — Лидка терпеть не могла, когда неправильно произносили ее фамилию.
— Я тебя об этом не спрашиваю, Бубенко! — заорала директриса. — Ты это сделала?
— Как вы себе это представляете? Я вообще пилить не умею.
— Не пререкайся со старшими! Знаешь, кто это сделал?
— Не знаю, Нонна Пална.
— Точно? — директриса, наверное, пыталась вспомнить в этот момент какой-нибудь фильм про гестапо.
— Правда, не знаю. Не знаю я! — в сердцах сказала Лидка.
— Васильев! — выкрикнула директриса по списку.
Через час опрос был закончен. Никто не сознался. Директрису это, с одной стороны, взбесило, а с другой — утомило.
— Я все равно выясню, — пообещала она, направляясь к выходу. — А пока все наказаны!
Дверь осталась открытой. Бубенко первой схватила портфель и понеслась, едва не сбив на лестнице с ног директрису, — она и так сильно опаздывала на хор. За Лидкой поднялись остальные.
В понедельник на доске объявлений появился свежий приказ: «Ученикам 8 «А» класса— далее шел список фамилий — объявляю строгий выговор с занесением в личное дело и приказываю условно исключить их из средней школы № 1 поселка Лесная Дорога сроком с 8 по 10 октября 1990 года».Число. Печать. Подпись.
— Чего стоите, нет у вас уроков, — сказала гардеробщица. — Забирайте свои куртки, я в столовую ухожу.
Не так уж и плохо — нечаянные каникулы. Кто-то собрался домой, но Лифшиц предложил:
— Айда на турники!
— Ура! — гаркнул Димка Васильев. — Гуляем, пацаны!
Все дружно зашагали на детскую площадку. Никто не откололся от коллектива, даже Бубенко с Пятаковой, которые вполне могли пойти домой и попеть на досуге сольфеджио. Такого единодушия в классе еще не было.