Угол белой стены
Шрифт:
Вовку, однако, уложить спать было не так-то просто. Он выдумывал одну причину за другой, чтобы оттянуть этот неприятный момент. Он требовал, чтобы помазали йодом какую-то невидимую царапину на коленке, потом у него начинал болеть живот, который прошел только после конфеты, потом Вовка вспомнил, что не почистил зубы, потом, что ему надо приготовить на завтра цветные карандаши, последним было условие дать ему в постель яблоко и мохнатого любимого мишку. Наконец он, угомонился.
Наташа, облегченно вздохнув, сказала Вале:
— Гаси
— Я тоже хочу… спокойно… поговорить… — сонным голосом пробубнил из темноты Вовка.
В кухне на плите весело пыхтел чайник.
Наташа усадила девочку за стол, налила чай и придвинула вазочку с конфетами.
— Ну, рассказывай, Валюша, что случилось?
— Просто я не хочу больше так жить…
У Вали вдруг скривилось лицо, и крупные слезы за капали прямо в чашку.
— Ну, подожди. Ну, успокойся, — заволновалась Наташа. — Давай разберемся. Как ты не хочешь жить?
— Вот так, — глотая слезы, произнесла девочка. — У мамы всегда гости. А я не хочу больше каждый вечер гулять по улицам и ночевать у подруг. Я не хочу ее больше видеть… такую! — с ненавистью воскликнула она.
— Но это же все-таки твоя мама, — сама чуть не плача, возразила Наташа. — И она тебя любит.
— A почему тогда она меня заставляет врать? Почему она сама все время врет? Она, никого не любит, она только себя любит!
На бледном личике и на шее девочки, проступили красные пятна, глаза сухо блестели, слез в них уже не было.
«Кажется, это серьезно, — в испуге подумала Наташа. — Очень серьезно. Бедная девочка».
— Но ты подумала, куда уйдешь? — спросила она.
— Да, подумала. Я уеду к папе.
— К папе? — дрогнувшим голосом переспросила Наташа. — А у тебя папа… хороший?
— Очень. Он меня звал. А я, дура, осталась с мамой. Мне ее было жалко.
— А где папа живет?
— В Москве. У меня есть адрес. Я спрятала.
— Подожди, Валюта. Надо сначала папе написать. Ведь это было давно, когда он тебя звал.
— Ну и что же? Разве…
Она вдруг осеклась и испуганно посмотрела на Наташу.
— Нет, Валечка, нет! — Наташа поспешно вскочила, наклонилась к девочке и прижала к себе ее голову. — Ну, глупенькая, просто надо предупредить папу. Но я бы тебе советовала последний раз поговорить с мамой, сказать ей все.
— Я не пойду домой, — глухо сказала Валя. — Ни за что. У нее опять сидит какой-то человек. Грязный, страшный. Она его перевязывает.
— Перевязывает?…
— Ну да. И готовит угощение, и… и я должна идти гулять. И потом, я вам скажу, — Валя перегнулась через стол и понизила голос, — он спрашивал про дядю Петю. Они с мамой на кухню ушли, но я слышала. И еще он сказал, что дядя Петя встречал его на вокзале.
— Чепуха какая, — засмеялась Наташа. — Он же лежит у меня…
«Боже мой, — вдруг испуганно подумала она, — неужели Александр Матвеевич ездил с ним на вокзал? И там… и оттуда привезли
Наташа растерянно посмотрела на Валю.
В это время в передней раздался звонок.
— Это мама! — Валя с испугом вскочила из-за стола. — Она собиралась к вам зайти. А я не хочу ее видеть, не хочу!
— Хорошо, — решительно сказала Наташа. — Иди к Вовке и ложись на мою постель. Только не зажигай свет. Я скажу, что ты уснула. В общем, я найду, что сказать. Иди.
Девочка кивнула и на цыпочках проскользнула в темную комнату.
Наташа открыла дверь.
На площадке стояла Нинель Даниловна. Темно-зеленый джерсовый костюм красиво облегал ее крупную фигуру, полную шею охватывало янтарное ожерелье, в ушах видны были крупные янтарные серьги, свисавшие чуть ли не до плеч, а на руке, державшей сигарету, красовался янтарный браслет. Высоко взбитые рыжие волосы, казалось, тоже отливали янтарным блеском.
«Какие, у нее всегда красивые вещи», — невольно подумала Наташа.
— Простите, дорогая, — произнесла Нинель Даниловна, отводя в сторону руку с дымящейся сигаретой. — Я к вам на одну минуточку, вы разрешите?
— Входите.
— Ах, Вовочка уже, наверное, спит, маленький, — нежно проворковала Нинель Даниловна, вплывая в переднюю. — Прелестный ребенок.
«О своем ребенке лучше подумала бы», — мысленно посоветовала ей Наташа, стараясь успокоиться.
— Проходите на кухню, — сказала она.
— У вас, я надеюсь, никого нет? — игриво поинтересовалась Нинель Даниловна, держа во рту сигарету и двумя руками поправляя перед зеркалом свою пышную прическу.
— Нет. Единственный мужчина уже спит, — улыбнулась Наташа, — так что проходите. — И тоже невольно посмотрела на себя в зеркало.
Рядом с Нинель Даниловной она казалась почти девочкой в своем простеньком платьице. Светлые, коротко остриженные волосы были перепутаны, падали на лоб, а под темными бровями насмешливые карие глаза смотрели сейчас чуть недовольно. «Конечно, забыла причесаться». Наташа отвела глаза и вдруг нахмурилась. Ведь там, в комнате, на ее постели лежала Валя.
Они прошли на кухню, и Нинель Даниловна опустилась на стул, на котором только что сидела ее дочь.
— Ах, дорогая, — вздыхая, сказала она, — я измучилась, думая о брате. Скажите, как он сейчас? Когда вы его выпишете?
— Выздоровление идет нормально. Думаю, скоро выпишем. Вам можно уже не волноваться.
— Что вы говорите! Это же родной человек! Простите, куда можно стряхнуть? — Нинель Даниловна огляделась. — Ну, не беспокойтесь, я сюда. — Она стряхнула пепел в блюдце и продолжала. — Единственный близкий мне человек, кроме Валечки. Я безумно переживаю. Поверите, у меня даже начались мигрени. Так вот. Я хотела вас попросить. Дико между нами, конечно. Кстати, у вас есть брат?