Угол возвышения
Шрифт:
— Себе приказывай! Ты там командиром был! А здесь мы все сами по себе! — не слушая его, визжал боец. — Конакбаев, старшина — не слушайте его!
— Заткнись, Савосин! — прорычал Нечипорук, передавая Конакбаеву, аккуратно сворачивающему колпачки предохранителей и раскладывающему мины рядком, очередную «чушку». — Помогай лучше — вон товарищ лейтенант не справляется. После боя поговорим.
— Вот вам бой! — выставил тощий кулачок, сложенный в кукиш, бывший детдомовец и тут же — второй. — А вот — после! Счастливо оставаться!
Он повернулся и, петляя, как заяц, кинулся в чащу.
— У-у-у,
— Прекратить! — Лейтенант повис у него на руке, заставляя опустить пистолет. — Вы с ума сошли, Нечипорук! Пусть бежит! Баба с возу — кобыле легче.
— Вот же зараза, — с трудом отходил старшина, красный как рак. — Как же я его раньше не распознал? Ты-то хоть не побежишь? — повернулся он к Конакбаеву, спокойно продолжавшему работать, как будто ничего не произошло.
— Зачем побежишь? — пожал плечами боец. — Я не зайчик по лесу бегать. Я присягу давал. И отец мой давал, и дед давал. И прадед, наверное, тоже давал. Мы давно с Россией. Как я там, — он ткнул пальцем вверх, — им в глаза смотреть буду, если струшу? Ты лучше мины давай, старшина, закончились совсем уже.
— Молоток, Конакбаев! — хлопнул его по спине старшина. — Как тебя зовут-то хоть?
— Насыром, — чуть смутившись, ответил казах. — Мое имя по-русски немного смешно звучит… Насыром Исламовичем.
— А меня — Федором. Федором Дмитриевичем, но можно просто Федей.
— Сергей, — коротко представился лейтенант.
Все трое обменялись крепкими мужскими рукопожатиями. Тут не было больше русских, украинцев и казахов, командиров и подчиненных, православных, мусульман и атеистов — были три русских человека, три бойца, готовых сражаться за свою родину, как бы она не называлась — СССР, Российская Империя или просто Россия. Это была их земля, а позади была Москва. Ни шагу назад.
— Максимальный угол возвышения, — скомандовал лейтенант, напряженно вглядываясь в дрожащее изображение в окуляре трофейного «полубинокля». — Пробной серией из трех мин… Огонь!..
— Эх, здорово дают! — Командир 1-й батареи лейб-гвардии конной артиллерии капитан Захаров оторвался от окуляра подзорной трубы. — Из чего это они там чешут? Такое впечатление, что батарея мортир там в лесу оборудована. Кто бы это мог быть? Не знаю такой у нас.
— Не могу знать, — ответил юный прапорщик Павлов. — Что-то секретное, наверное. Только смею заметить, поляки эту батарею уже почти подавили — реденько бьет, не то что вначале.
— Так и мы тоже, — усмехнулся капитан. — Реденько. Картечи уже нет, бомбы на исходе… Ядер тоже не густо. Вон, Рааль [5] , немчура, экономит, бьет пореже, но верно. Не чета нам — широкой душе. Скачи, разузнай, кто там и что. За такое дело тех, кто на этой батарее, к георгиевским крестам представить нужно! Спасли, можно сказать.
5
Капитан Александр Федорович Рааль (Рааль-второй) командовал 2-й батареей лейб-гвардии
Он не понял, что случилось — только что смотрел вслед ускакавшему адъютанту, на мгновение потемнело в глазах, а когда темнота рассеялась, над ним склонялись встревоженные лица артиллеристов.
— Что со мной? Ранен? — Он не узнал своего голоса — из горла неслось лишь какое-то бульканье. — Серьезно?
— Вам нельзя говорить, ваше благородие…
И только сейчас капитан почувствовал страшную, раздирающую боль в груди. Непослушная рука с трудом ощупала мокрый и горячий мундир на груди, пальцы укололись обо что-то острое.
— Пуля?..
— Ядро… Рикошетом…
— Ничего… — Капитану было всё труднее говорить, его душила кровь, заполняющая пробитые легкие. — Наша ли победа? Отступает ли неприятель?..
Тьма, уже вечная, снова заволакивала всё вокруг, но он продолжал упрямо спрашивать, брызгая пузырящейся на губах алой кровью:
— Отступает ли неприятель?..
Сергей стряхнул с груди землю и, пошатываясь, поднялся на ноги. В ушах тонко звенело, перед глазами плавали черные мушки.
Позиции больше не существовало: враг сообразил, откуда его разит безжалостная смерть (частые разрывы осколочных мин в плотном скоплении пехоты — страшная штука, и лейтенант ужаснулся, увидев их действие своими глазами), и, после нескольких безуспешных попыток, все-таки накрыл батарею артиллерией. Поляна превратилась в лунный пейзаж, окончательно стерший разницу между здешним и перенесенным из далекого будущего. Всё кругом было завалено осколками расщепленных деревьев и сломанными ветками. Конакбаев, стоя на коленях и раскачиваясь, будто пьяный, медленно, как во сне, подносил мину к стволу покосившегося миномета и всё никак не мог донести, а Нечипорук… Второй капонир был завален глиной — свежая воронка зияла совсем рядом с бруствером.
— Федор! — крикнул и не услышал себя Сергей. — Федор!!
В правом ухе оглушительно хлюпнуло, и череп взорвался страшной болью, снова бросившей лейтенанта на землю. Не в силах подняться на ноги, он подполз к Насыру, всё еще не могущему вставить мину в ствол, и дернул его за полу рубахи. Тот повернул к командиру безумное лицо с широко раскрытыми глазами… Нет, глазом: от левой, зияющей кровавой ямой глазницы по щеке струился ручеек крови.
— Не слышу, командир! — крикнул полуослепший боец. — Контузило, однако…
— Помоги старшину откопать!..
Они с трудом извлекли перемазанного кровавой грязью Нечипорука из-под тяжелого пласта земли. Старшина еще дышал. Медленно, с трудом, выплевывая с каждым выдохом на подбородок черные сгустки крови. Лейтенант принялся было расстегивать мокрый, стоящий колом ватник, но опустил руки: из-под разодранной, в клочьях торчащей розовой ваты, ткани выпирало что-то осклизлое, синюшное…
— В живот угодила — на тот свет проводила, — тихо, но внятно, не открывая глаз, произнес старшина. — Не тревожьте лучше, парни, всё одно ничем не поможешь… Медсанбат на той стороне остался.