Уголовного розыска воин
Шрифт:
Предварительно обнюхав меня, Шторм довольно быстро справился со своей задачей. Среди двадцати почти одинаковых палочек он безошибочно выбрал ту, на которой запечатлелся (в самой ничтожной дозе) чужой запах.
Я был поражен результатом этого эксперимента, но тем не менее не удержался от вопроса, который давно готовил:
— Так ли успешны в подобных случаях действия собаки на практике?
— Не всегда. Дело в том, что индивидуальные запахи в условиях города довольно нестойкие и быстро растворяются. Если же еще принять во внимание чрезмерную
Старшина наморщил лоб, припоминая подробности.
...Было четыре часа ночи, и немногие видели, как это случилось. Когда на место происшествия прибыли сотрудники милиции, они мало что узнали в добавление к тому, чему сами стали свидетелями. Запоздалые прохожие — парень с девушкой — дали пояснение только по самому факту: они видели, как промчавшийся мимо них грузовик снес осветительную мачту и грохнулся с двухметровой высоты моста. Больше они ничего не успели заметить, так как сразу же побежали звонить в милицию.
Машина была разбита, что называется, вдребезги. Да и вряд ли вообще эту бесформенную массу металла сейчас можно было назвать машиной.
— И что в таком случае могло остаться от водителя? — с тревогой в голосе спросил кто-то.
— Полуботинок, — не то шутя, не то всерьез ответил дежурный офицер милиции. Из кабины он действительно вытащил мужскую туфлю. Сомнений быть не могло: принадлежала она самому водителю и слетела у него с ноги, по всей вероятности, в момент удара.
Но почему этот человек скрылся?
— Да это же та самая машина, которую угнали, — внес ясность дежурный и тут же распорядился: — Начинайте поиск угонщика!
Последнее относилось к проводнику служебно-розыскной собаки Евгению Олешкевичу.
Обнюхав полуботинок, Шторм довольно быстро взял след, который повел вначале в сторону станции Товарной, потом на улицу Могилевскую, с нее к кинотеатру «Ударник» и далее к аэропорту. Затем, вернувшись назад, пес водил своего хозяина по задворкам, перепрыгивал через заборы, выбегал на железнодорожные насыпи и спускался в подземные переходы.
Собака не резвилась: именно таким был путь беглеца. Вот его следы вывели к автостанции на улице Бобруйской, повели через скверик на Червенский рынок, оттуда на улицу Солнечную и четко отпечатались на припорошенной метелицей тропке, ведущей к одному из домов.
Но что за черт? Если метров триста назад это были следы человека с одним ботинком на ноге, то сейчас, похоже, он бежал в одних носках.
— Никак наш «клиент» попытался избавиться от вещественных доказательств, — предположил Олешкевич, — пошли обратно, Шторм!
Пробежав некоторое расстояние в обратном направлении, собака вдруг остановилась и, подняв
— Здесь? — понял старшина. — Ищи, Шторм, ищи! Буквально через минуту умный пес отыскал в снегу заброшенный полуботинок, а минут через пять они были уже у подъезда дома, где скрылся человек в носках.
Оставив собаку сторожить подъезд, Олешкевич обошел дом кругом: нужно было проверить, нет ли где черных ходов. Их не оказалось. Теперь старшина был абсолютно уверен, что угонщик прячется в одной из квартир этого подъезда.
Невдалеке послышались шаги: мимо шел какой-то мужчина.
— Товарищ, — подошел к нему Евгений, — позвоните, пожалуйста, в милицию. Скажите, пусть подъедут к этому дому.
Гражданин охотно согласился и тут же поспешил к ближайшему телефону-автомату.
Возвратившись к Шторму, старшина взял поводок.
— Веди! — приказал он собаке.
Обшаривая носом ступеньки, Шторм побежал наверх и остановился возле одной из дверей. Зайдя в квартиру, собака сразу же бросилась к полураздетому парню, который сидел на кровати. Был он весь в синяках и ссадинах.
— Не ждали? — с иронией спросил старшина.
— Нет, почему же? — оправившись от испуга, пролепетал парень. — Я и сам хотел вызывать милицию. Избили вот меня, ограбили, обувь сняли.
— Что касается обуви, то я хоть сейчас готов вам помочь, — сказал Олешкевич, показывая мокрый полуботинок. — Второй получите у нас в милиции. А заодно расскажете, как и зачем вы угнали чужую машину...
Во все время нашей беседы меня не покидало ощущение, что в ней участвуют не двое, а трое. И хотя этот третий участник не произнес ни одного слова, чувствовался его острый интерес ко всему, о чем говорили мы с Евгением.
— Говорят, собаки лишены разума, — как бы угадав мои мысли, сказал Олешкевич. — По-моему, это не совсем правильно. У меня на границе была собака Джульбарс. Однажды во время выполнения служебного задания я сломал ногу. Боль была настолько сильной, что я потерял сознание. Было это в чистом поле, и помощь мне оказать никто не мог. Но со мной был Джульбарс. Вначале он пытался тащить меня по снегу, а потом, видя, что я замерзну скорее, чем он меня дотащит, он схватил в зубы мою шапку и побежал на заставу. Потом уже товарищи рассказывали, как Джульбарс подбегал с моей шапкой то к одному, то к другому, как звал их за собой. В общем, помощь поспела ко мне своевременно, и я отделался месячным пребыванием в госпитале.
Вот и говорите теперь, что собаки не умеют мыслить. А возьмите моего Шторма. Человеческая речь для него не пустой звук. Однажды Шторм не угодил чем-то одному из моих коллег. А тот возьми да и скажи мне: «Я твоему кобелю ребра переломаю». Не успел я ответить, как вижу — он уже на земле лежит, а Шторм упирается ему в грудь лапами. И если бы не мое вмешательство, бедняге, видать, было бы худо. Потом он, когда оправился от испуга, говорил мне: «При твоей собаке и ругнуться нельзя».
Мы засмеялись.