Угроза вторжения
Шрифт:
Ашкенази открыл глаза и сразу же зажмурился от яркого света, ударившего, показалось, прямо в мозг.
— Лежи, Рованузо. Ты свое уже отбегал. — Кто-то в белом положил ему на лоб холодную руку.
— Я уже умер? — заплетающимся языком прошептал Ашкенази. Больше всего он боялся услышать «да». Тот, весь в белом, с седой головой, серебрящейся в остром слепящем свете, молчал. Свет стал тусклее, каким-то размытым, защипало глаза. Ашкенази почувствовал, как по щекам скользнули горячие ручейки слез.
— Не спеши себя хоронить, Башка. Вот меня слишком рано похоронили,
Ашкенази попытался рассмотреть склонившееся над ним лицо, но мешала жгущая веки влага.
— Кто ты? — Язык был шершавым и каким-то толстым, едва помещался во рту. Он вдруг вспомнил мертвые коровьи языки, когда еще с них не сняли бледную пупырчатую кожицу и не порезали темно-бордовыми колечками. Как он любил этот нежный холодный вкус тающего во рту мяса… «А это был вкус смерти», — мелькнуло в голове, и он вздрогнул от хлынувшей к горлу волны тошноты.
— Старый друг. Пришел тебя предупредить, что вернулся. И кое-кому станет очень хреново. Видишь, я не забываю друзей. И не сдаю их, как ты.
— Крот? — Ашкенази широко распахнул глаза и отчетливо увидел склонившееся над ним остроносое лицо. — Господи, — выдохнул он, и взгляд его стал обреченным.
— Запомни эту минуту, Рованузо. — Сухие пальцы Кротова легли на дряблую, мокрую от испарины кожу, чуть вдавили остро выпирающий кадык. — Так легко тебя придушить, сучара. Но я подожду. А ты знай, теперь всегда так будет. — Пальцы больно врезались в мягкую выемку под кадыком. — Как тушканчика подвешу! В любое время дня и ночи.
— Тебя же убили, Крот. Зачем ты вернулся? — Ашкенази с трудом сглотнул распиравший горло ком.
— За своим, Башка. Только за своим. Любой скажет, что я поступаю по закону. Сколько хапнул Гога?
— Все. Все, что от тебя осталось…
— Ты же умный человек, Башка. Неужели не догадался, что он меня подставил, а?
— А что было делать? Права качать? Он мне предложил работу, я и согласился. Ты же сам всегда говорил, что кто смел, тот и съел.
— А про чужой каравай, на который не рекомендуется разевать хавальник, не слышал? — Кротов, заметив, как наливается красным лицо Рованузо, ослабил нажим. — Я же тебя из дерьма поднял, работать научил… А ты мое дело хапнуть помог!
— Я же только обсчитываю… Откуда мне знать, где он берет деньги?
— Не пой, Башка! Уж откуда у Гоги деньги, ты знаешь лучше всех. Да и что ты все о нем? С Гогой все ясно. О себе подумай. Жить хочешь?
— Да, — выдохнул Ашкенази.
— Значит, будешь жить, как я скажу. — Кротов убрал пальцы. — У твоего Гоги начались неприятности. Для начала я конфисковал кое-какой товар. В качестве первого взноса. Ты мне поможешь взять остальные деньги. Но не в них дело. Я уничтожу Гогу. Он как был дешевым фраером, так и остался. Им же и помрет. Хочешь уцелеть, будь со мной. Выбираешь Гогу — раздавлю обоих. Что ты мне скажешь, Рованузо?
— Жить хочу. — Ашкенази с трудом поднял руку и вытер глаза.
— Значит, договорились. Присядь. Тебя уже откачали, хуже не будет. — Он помог Ашкенази сесть поправил беспомощно свесившиеся со стола короткие полные ноги. — Первое. Коль скоро ты воскрес…
Ашкенази смахнул повисшую на кончике носа каплю и кивнул.
— Второе. Осталось две минуты. Слушай внимательно. Я расскажу, как ты будешь жить дальше. Готов слушать?
— Да. — Ашкенази до красных полос растер лоб. — Да, Савелий Игнатович, я готов.
— Вот и отлично, Александр Исаакович. — Кротов улыбнулся и потрепал Ашкенази по обмякшему плечу. — Через пару дней в депозитарии МИКБ случится ЧП. Плохие мальчики вынесут векселя на солидную сумму. Они придут к тебе. Выкупи векселя и прогони по цепочке. Связать цепь ты должен за два дня, больше времени не дам. Но так, чтобы потом ни одна собака не нашла концов.
— Сколько денег? — Ашкенази с трудом поднял голову.
— Вот теперь вижу, что ты ожил! — Кротов подхватил его под затылок, не давая голове запрокинуться. — Пятьдесят миллионов. В долларах, естественно.
— Столько сейчас нет. Все вложили в товар.
— Твое дело связать концы. Деньги возьмешь вот здесь. — Кротов поднес к глазам Ашкенази клочок бумаги. — Телефон старый, хозяин мог тридцать раз поменяться. Но звонка от меня там ждут всегда. Скажи, что ищешь Мамонтова. Запомни — Мамонтова. Тебе скажут, где его найти. Ниже написан номер счета. Назовешь его при встрече. Не дай бог, напутаешь, замочат на месте. — Кротов еще раз встряхнул Ашкенази. — Да не закатывай глаза, я же знаю, память у тебя феноменальная. Все будет тип-топ. Если счет поменялся, тебе дадут номер другого. Но он должен быть первым в цепочке по отмыву, запомни, это важно. Последний счет подставите сами. Когда деньги пройдут по нему, все концы обрубят, но это уже не твоя забота. И не вздумай крутить с этими людьми. Они о таких, как Гога, всю жизнь ноги вытирали.
И сейчас вытрут, каким бы он крутым себя ни ставил.
— Я все понял, Савелий Игнатович.
— Само собой, за труды ручку я тебе позолочу. И последнее. За эти же два дня подготовишь всю отчетность. Я хочу принять Гогино хозяйство в надлежащем виде, ясно? Да, чуть не забыл. — Кротов вытащил из кармана еще одну бумажку. — Вот номер Компьютерной почты. Когда Гога вернется и полезет на стену от восторга — а это я гарантирую! — ты пошлешь на этот адрес номера счетов и пароли к ним в швейцарском банке. Ну-ка, партнер, скажи, а каком?
— «Лотус-банк», финансовая группа «Лотоцкий и K°», — прошептал Ашкенази. — Молодец, Исаакович. Хозяину врать грешно и небезопасно. — Кротов убрал руку, и голова Ашкенази безвольно завалилась к плечу. — Только сопли не распускай. Все уже кончилось. Ты теперь мой. Со всем дерьмом и потрохами. А своих Кротов еще ни разу не сдал. Сейчас поедешь домой и ляжешь спать. И не беспокой Мару ненужными разговорами. Как тебе жить дальше, теперь решает не она, а я — Савелий Игнатович Кротов.
— Савелий. — Ашкенази снизу вверх затравленно посмотрел на Кротова. — Не мое дело, но с Гогой вот так просто нельзя… Авторитеты объявят процесс.