Угрозы любви
Шрифт:
Она закричала, и слезы потекли из уголков ее глаз. И ей захотелось, чтобы это продолжалось вечно.
— Не плачь… Боль пройдет.
Ей хотелось сказать ему, что это слезы радости, а не боли. Да, она плакала от наслаждения, от сознания того, что в этот момент полностью принадлежала Остину. А он чуть помедлил, потом начал ритмично двигаться.
Сердце Эванджелины взлетало, словно корабль на волнах, и казалось, оно улетало прямо к звездам. Наслаждение же с каждым мгновением усиливалось, охватывая все ее существо.
Из горла Эванджелины вырывались короткие крики радости, а ее ногти впивались
Тут корабль рухнул вниз с очередной волны, и в тот же миг Остин выкрикнул ее имя и, целуя ее, вошел в нее последний раз, изливая свое горячее семя и распространяя по всему ее телу радость желания и любви.
Она тоже вскрикнула и затихла, совершенно обессилев. А Остин, с трудом дыша, раз за разом повторял:
— О, сирена, сирена, сирена…
Она поцеловала его в плечо, потом обняла и уткнулась лицом в его шею.
Когда Эванджелина проснулась, она была одна. Солнце светило в кормовые иллюминаторы и нагревало воздух в каюте. Одеяло, которым она была укрыта, окутывало ее словно уютный кокон.
Эванджелина приподнялась, потянулась и зевнула. Корабль тихо покачивался с боку на бок; больших волн, как прошедшей ночью, уже не было.
Она снова зевнула, ожидая, что стыд и сожаление охватят ее. Ведь она разделила ложе с Остином. Она порочная и похотливая!
Эванджелина подтянула колени к груди и хихикнула — ей нравилось быть порочной. И нравилось, что Остин был порочным с ней.
Прежде чем она уснула, они молча полежали рядом, сначала — совершенно обессилевшие. Потом он снова коснулся ее, и его пальцы привели ее в готовность. После чего он вновь скользнул в нее и довел до полного неистовства.
А вот что было потом, она почти не помнила. Кажется, он встал, накрыл ее одеялом и нежно, как мать, поцеловал в лоб. Без сомнения, он вернулся к своим обязанностям. Скоро они прибудут в порт, и у него сейчас много дел. А потом они с ним поженятся.
И тут в ее душу закрались сомнения. Остин женится на ней и приведет в свой дом. Но он не выглядел счастливым.
Эванджелина откинула одеяло и выскользнула из постели. Окинув взглядом свое обнаженное тело, она покраснела. Она не чувствовала смущения, когда лежала с Остином в постели, но сейчас, при свете дня…
Густо покраснев, она поспешно надела сорочку и подошла к умывальнику. Холодная вода освежила ее и вернула к действительности. Да, конечно, Остин не казался счастливым. Его первый брак закончился печально, и у него не было причин полагать, что и второй не закончится так же. К тому же ему пришлось бы оставить то, что он любил больше всего, то есть море.
Если бы ей только удалось убедить его не делать этого.
Эванджелина закусила губу, вспомнив про упрямство Остина. Да, убедить его будет нелегко…
Она быстро надела платье. А потом вдруг обнаружила свой саквояж с вещами. Должно быть, Остин забрал все из ее каюты. Определенно он любил порядок.
Вытащив пару чистых чулок, Эванджелина
Покончив с туалетом, она повернулась к серебряному подносу, стоявшему на столе, и подняла крышку. На нее повеяли запахи жареного бекона и свежего хлеба, и в желудке у нее заурчало. Очевидно, любовные утехи возбуждали аппетит.
После завтрака Эванджелина уселась в кресло у письменного стола и задумалась. Чем же ей теперь заняться? Она могла бы выйти на палубу и подышать свежим воздухом — утро наверняка славное. Но ведь все на корабле — включая лорда Рудольфа, — должно быть, знали, что она провела здесь ночь. Так что, наверное, не следовало с ними сейчас встречаться.
Она машинально открыла ящик стола и увидела там молитвенник в красном переплете. Невольно улыбнувшись, Эванджелина достала свою книгу и раскрыла наугад. Погладив страницу с хорошо знакомыми словами, она начала читать.
Но слова не успокаивали ее, как обычно бывало. Она увидела слишком много жестокости, слишком много зла за несколько прошедших недель и теперь сомневалась, что сможет когда-нибудь воспринимать эти слова.
Мисс Пейн однажды сказала, что женщина должна не путешествовать, а довольствоваться своим местом дома. Эванджелина находила такой совет глупым и скучным. Теперь же она сочла его мудрым. С того самого дня, когда Харли обманул ее, жизнь ее пошла под уклон. Будь Харли верным и благородным, она мирно проводила бы дни дома, в Котсуоддсе. И никогда бы не открыла для себя радость плавания на корабле или ужас бунта. А также страстное желание, вызванное прикосновением темноглазого мужчины…
Эванджелина листала страницы, отыскивая псалом, который обычно ее успокаивал, — двадцать третий, ее любимый. Она начала читать слова, которые знала наизусть. Читала, молча шевеля губами. Перевернув страницу, вздрогнула и застыла.
Она перевернула только одну страницу, а перевернулись две. Бумага же на ощупь была толстая и твердая, и она поняла, что произошло. Две страницы, вероятно, пропитались влажным морским воздухом и слиплись. Эванджелина попробовала разъединить их ногтем, но они склеились прочно. Она скорчила гримасу. Ей ужасно не хотелось рвать свою любимую книгу, особенно страницу с любимым псалмом.
Девушка положила книгу, подняла листы и провела пальцем по кромке. Никакой щели не было. Она выдвинула следующий ящик стола. Внутри царила чистота, как и во всей каюте. Все лежало в маленьких отделениях, сделанных для того, чтобы вещи не выскальзывали при качке корабля. В своих гнездах лежали листы бумаги, перья, чернильница, промокательная бумага, песочница, воск для печатей и маленький нож для бумаги, которым пользуются для разрезания книжных страниц.
Эванджелина вынула нож. Острие блестело, отполированное, ручка же была черная. Она задвинула ящик и в задумчивости уставилась на свою книгу. Затем снова взяла страницы и, склонив голову к плечу, стала изучать их. Наконец надрезала бумагу. Если она проведет ножом по самой кромке, то, возможно, сумеет разделить страницы, не повредив книгу.