Угрюмый грот
Шрифт:
— Прекратите пялиться на мой наряд! — крикнула она презрительным тоном Бодлерам. — Вы мне просто завидуете, потому что я балерина-чечёточница-сказочная принцесса-ветеринар.
— Ты восхитительна, радость моя! — промурлыкала Эсме, погладив Кармелиту по короне. — Правда, она восхитительна, Олаф?
— Допустим, — буркнул Олаф. — Хорошо бы ты спрашивала моего разрешения, прежде чем брать театральные костюмы у меня из багажника.
— Ну-у, графуля, они мне были так нужны, — прохныкала Кармелита, хлопая ресницами, покрытыми блёстками. — Мне был нужен особый наряд для особого балетного представления балерины-чечёточницы-сказочной принцессы-ветеринара!
Несколько
— Ой нет, пожалуйста! — закричал один из Снежных Скаутов. — Её танцы длятся часами!
— Сжальтесь над нами! — крикнул другой скаут.
— Кармелита Спатс — талантливейшая танцовщица на земле! — рявкнула Эсме и завертела лапшой над головами гребцов. — Вы должны спасибо сказать, неблагодарные отродья, за то, что она танцует для вас. Это поможет вам грести!
— Уф, — не удержалась даже Солнышко, словно сама мысль о танцах Кармелиты ухудшила её состояние. Старшие Бодлеры переглянулись и попытались сообразить, чем бы помочь младшей сестре.
— По-моему, у нас на «Квиквеге» есть розовый капюшон, — торопливо сказал Клаус. — Он будет прекрасно смотреться на Кармелите. Я сейчас сбегаю на нашу лодку и…
— Очень мне нужно ваше старье, кексолиз несчастный! — презрительно отрезала Кармелита. — Балерина-чечёточница-сказочная принцесса-ветеринар не носит чужих обносков!
— Ну разве она не прелесть? — проворковала Эсме. — Она мне прямо как приёмная дочка, таких у меня никогда не было. Не считая, конечно, вас, Бодлеры. Но вы мне никогда особо ненравились.
— А ты останешься посмотреть, как я танцую, графуля? — спросила Кармелита. — Это будет совершенно особенный, единственный в целом мире танец!
— У меня работы по горло, — поспешно отозвался Граф Олаф. — Надо посадить сирот на гауптвахту, а уж там мой помощник выжмет из них признание, где сахарница.
— Тебе сахарница дороже, чем я. — Кармелита надула губы
— Конечно же нет, радость моя, — запротестовала Эсме. — Олаф, скажи ей, что сахарница для тебя не имеет никакого значения! Скажи ей, что она дивный цветок алтея на нашем жизненном пути!
— Ты алтей, Кармелита, — промямлил Олаф и вытолкнул четверых детей из огромной комнаты. — Увидимся позже.
— Скажи Крюку, пусть как можно хуже обращается с этими отродьями! — крикнула вдогонку Эсме и крутанула тальятеллой гранде над своей псевдоосьминожьей головой. — А теперь начинаем концерт!
Граф Олаф вывел детей из комнаты в тот момент, когда Кармелита Спатс принялась притоптывать и кружиться перед гребцами, и старшие Бодлеры, можно сказать, порадовались, что их ведут на гауптвахту и им не придётся смотреть на выступление балерины-чечёточницы-сказочной принцессы-ветеринара. Олаф потащил их по ещё одному коридору, который извивался каждые несколько шагов, поворачивая то вправо, то влево, точно змея, которую проглотил механический осьминог. Наконец Олаф остановился перед невысокой дверью, где вместо ручки сидел металлический глаз.
— Вот и гауптвахта! — крикнул он. — Ха-ха галантерея!
Из шлема опять донёсся кашель Солнышка — на этот раз громкий и лающий, гораздо хуже прежнего. Судя по всему, зловредный медузообразный мицелий продолжал разрастаться. Вайолет сделала ещё одну попытку убедить негодяя дать им возможность оказать помощь сестре.
— Пожалуйста, отпустите нас на «Квиквег», — попросила она. — Слышите, как она кашляет?
— Слышу, — отвечал Граф Олаф, — а мне-то что?
— Пожалуйста! —
— Естественно. — Олаф ухмыльнулся и повернул ручку. — Уж мой помощник добьётся от вас, где сахарница, даже если ему придётся разорвать вас на кусочки!
— Послушайте моих друзей! — взмолилась Фиона. — Так точно! Мы в ужасном положении!
— Не сказал бы. — Граф Олаф гадко улыбнулся.
Дверь со скрипом открылась, и глазам детей предстала маленькая пустая комната. В ней не было ничего, кроме табурета, на котором сидел какой-то человек и с явным трудом тасовал колоду карт.
— Разве воссоединение семьи может быть ужасным? — И с этими словами Олаф втолкнул детей в комнату и захлопнул за ними дверь.
Вайолет и Клаус посмотрели на олафовского сообщника, потом повернули шлем так, чтобы и Солнышко могла его увидеть. Бодлеры, конечно, нисколько не удивились, что человек, тасовавший карты, их старый знакомый — тот самый крюкастый. Присутствие его отнюдь их не обрадовало, к тому же они испугались, что пребывание на гауптвахте сделает невозможным спасти Солнышко от растущих внутри шлема грибов. Но, посмотрев на Фиону, они увидели на лице миколога удивление и радость при виде того, кто встал с табурета и в изумлении замахал крюками.
— Фиона! — воскликнул он.
— Фернальд! — отозвалась Фиона.
И Бодлерам подумалось, что, может быть, им все-таки удастся спасти Солнышко.
Глава десятая
То, как действует печаль в том или ином случае, — одна из самых непонятных загадок на свете. Если вас охватила глубокая печаль, у вас может возникнуть ощущение, будто вы охвачены огнём. И не только из-за сильнейшей боли, но и оттого, что печаль окутала вашу жизнь, как дым от громадного пожара, и вы уже не различаете ничего вокруг, кроме собственной печали. Точно так же, как дым скрывает окрестность и вокруг все становится сплошь черным. Даже радостные события для вас подёрнуты грустью, так же как от дыма на всем, чего он касается, остаётся дымный цвет и запах. И даже если вас обольют водой с головы до ног и вы промокнете и в какой-то мере отвлечётесь, все равно это не излечит вас от печали. Так же как пожарная команда потушит огонь, но не воскресит того, что сгорело. В жизни бодлеровских сирот, как известно, глубокая печаль сопутствовала им с той минуты, когда они услыхали о гибели родителей. По временам им приходилось словно отгонять дым с глаз, чтобы различить даже самые радостные события. Наблюдая, как обнимают друг друга Фиона и крюкастый, Вайолет с Клаусом испытали ощущение, будто дым их несчастий заполнил маленькую камеру. Им невыносимо было думать, что вот Фиона нашла давно пропавшего брата, а им скорее всего никогда больше не увидеть своих родителей и далее грозит потерять и сестру, судя по тому, как ядовитые споры медузообразного мицелия вызывали у Солнышка все более и более глубокий кашель.
— Фиона! — воскликнул крюкастый. — Это и правда ты?!
— Так точно! — Микологиня сняла свои треугольные очки и вытерла глаза. — Никогда не думала, что снова увижу тебя, Фернальд. Что у тебя с руками?
— Не будем об этом, — быстро ответил крюкастый. — Почему ты здесь? Ты тоже присоединилась к Графу Олафу?
— Нет, конечно, — решительно заявила Фиона. — Он захватил «Квиквег» и посадил нас на гауптвахту.
— Так, значит, ты присоединилась к этим отродьям, к Бодлерам. Я и сам мог бы догадаться, ты ведь у нас паинька.