Уходящая натура
Шрифт:
Вопросов пока не было.
3
Полина Давидовна Задонская переживала безумно.
Уже полмесяца от любимого начальника не было никаких вестей. Сотовый телефон, по которому академик откликался в любое время суток из любой страны мира, был выключен. Все члены делегации вернулись из Германии сразу, как только закончилась выставка. Заместитель руководителя россиян — давний приятель Бориса, начальник отдела системотехники Юра Лукша — сказал, что Дубовик планировал задержаться на три дня для вояжа по немецким городам. То ли сам херр Шмальштиг его пригласил, то ли с помощью немецких друзей-ученых все было организовано. Он особенно не распространялся, но вроде бы собирался в Кёльн, Дюссельдорф и Франкфурт. По возможности
«Нет, — думала одинокая сорокалетняя женщина, которая вот уже полжизни тенью находилась при гении, — он просто не мог так поступить. Исчезнуть, никого не предупредив в институте». Кому, как не ей, было знать о том, что ничего важнее, чем дело, не было на свете для ее Бориса. Лет двадцать назад у них был бурный и скоротечный роман. Она сама порвала с любимым, когда поняла, что все кончилось, что в голове у изобретателя, вечно забитой схемами и программами, уже через месяц просто не осталось места для нее. Хотела уйти навсегда, выйти замуж, но не смогла. Так и приютилась подле. Сначала на технической должности — системного администратора небольшой сети из нескольких компьютеров, с которой когда-то начинался «Маяк». Потом он взял ее в секретари-референты. И они долгое время трудились рука об руку. Теперь, правда, у него новый референт — какой-то ушлый молодой человек, но Полина осталась на делопроизводстве, хотя ее работа с каждым днем все больше походила на работу архивариуса или библиотекаря: перспективный НИИ разрастался, по мере разработки принципов построения, отдельных схем и узлов Компа (именно так, с большой буквы, звали будущее детище все сотрудники «Маяка») технической документации становилось все больше, и в ней требовалось разбираться. Правда, разобраться во всех наработках нормальному человеку было попросту невозможно.
Пока что вся задокументированная работа сводилась к анализу существующих принципов построения высокоскоростных компьютерных систем. Целые тома были посвящены параллельным вычислениям. Способам повышения производительности. Конвейерной и суперскалярной архитектурам вычислительных комплексов. Изучались массивно-параллельные процессоры типа ILLIAC и векторные Cray. По косточкам разбирались известные мультипроцессоры и мультикомпьютеры…
Но все эти исследования проводились лишь с целью окончательно убедиться в том, что для дальнейшего повышения быстродействия требуется нечто принципиально новое. И похоже, что в огромной светлой голове ее Бориса это принципиально новое уже существовало…
«Господи, только бы все было хорошо, — подумалось Полине. — Ведь с таким характером…»
Характер у гения действительно был далеко не сахар. Хотя большинство из тех, кто знал Дубовика, считали его добрым человеком, пусть и с повышенными амбициями. Возможно, он страдал «наполеоновским комплексом», стесняясь своего роста. Хотя однажды, когда Поля намекнула ему об этом, он не обиделся, а только рассмеялся и прочел в ответ целую лекцию о мифах в человеческих представлениях.
К примеру, «комплекс Наполеона» и есть растиражированный миф — он-де был маленького роста и решил оттого всем показать кузькину мать. Ха-ха-ха.
На самом деле рост Наполеона составлял 1 метр 68,6 сантиметров. В то время во французской армии средний рост в пехоте, легкой артиллерии и кавалерии колебался от метра пятидесяти до метра шестидесяти пяти. И вообще средний рост мужчины в начале XIX века был в среднем сто пятьдесят пять сантиметров. То есть по меркам своего времени Бонапарт был человеком практически высоким, он был выше двух третей своей армии.
Представление о небольшом его росте родилось оттого, что в окружении Наполеона всегда были «великаны»: во-первых, Мюрат — сто девяносто сантиметров с лишним плюс кивер, а во-вторых, солдаты старой гвардии — все
Поскольку Дубовик вряд ли мог страдать комплексом, в который не верил, все дело было, скорее всего, в его верной самооценке и в увлеченности.
Как и многие увлеченные люди, он был трудоголиком и не понимал, как кто-то может не отдавать делу всего себя. А с нерадивыми работниками он не церемонился. Был способен и по матушке обругать, и от дела отстранить, и послать подальше. Но с теми, кто разделял его жизненные принципы, он был совершенно иным человеком. Жизнерадостный синеглазый брюнет с лохматой шевелюрой на манер великого Эйнштейна просто светился добротой и талантом. Его любили и ученики, и коллеги.
Вниманием прекрасного пола он, несмотря на внешность, обделен не был и сам увлекался «товарищами по работе» неоднократно. Полина несколько раз очень тяжело переживала по этому поводу. Но от каждой из своих любовей он вскорости уходил к главной и единственной в его жизни — к работе. Поэтому он и прожил жизнь типичного вечного холостяка…
А Полина его любила. Такого некрасивого, такого бабника, такого гения, незаменимого в работе и неудобного в быту, каким был этот человек. И такого прекрасного.
И теперь он исчез.
Она не могла в это поверить. НИИ был режимной организацией. Разработка Компа велась в государственных интересах, в этом чуде техники были заинтересованы все силовые структуры страны — от Министерства обороны и ФСБ до МЧС. И все как будто бы проявляли бдительность. Но на деле она, похоже, оказалась, как всегда, формальной и фиктивной. Никто пальцем о палец не ударил, чтобы организовать поиски или хотя бы поднять шум по этому поводу.
Пришлось самой…
Лукша поведал ей, что несколько раз видел в Ганновере рядом с Борисом одного из бывших его аспирантов — сына профессора Гончара. Она помнила этого юношу. Дубовик любил его, хотя они и часто спорили. Не только по теме его научных изысканий.
— Говоришь, русскую армию Петр создал? — Дубовик щурил голубой глаз, покачивая непропорционально большой головой. — Этот мальчик, запуганный во младенчестве, не знал и боялся России. Воспитали его на Кукуе. Там ему было не страшно, покойно, и он полюбил такой уклад. Придя к власти, он так и не перестал бояться — и все пытался и пытался переделать свободную страну с талантливым и образованным народом в подобие Немецкой слободы.
— Да что вы говорите, Борис Сергеевич? — возмущался Данила Гончар. — Неграмотные крестьяне, отсутствие регулярных войск…
— Неграмотные? Да когда в Париже аристократы крест вместо подписи ставили, в Новгороде эти «неграмотные крестьяне» берестяными грамотами обменивались. И воевать русские всегда умели так, что якобы цивилизованной Европе и не снилось. Псков — «пригород» Новгорода Великого — был крупнейшим по площади укрепленной городской территории среди всех европейских городов, включая столицы. И неоднократно сдерживал превосходящие силы захватчиков. И тактика, и военная техника русских ничем не уступали вражеской. Это большевик Петр стал по образцу и подобию Запада пушчонки лить, которые втрое ближе били. И стрелять стал учить заново. А первые ночные стрельбы «обновленная» армия провела едва ли не при осаде Азова уже. Между тем еще во время похода Батория польская армия остановилась в пяти верстах от Пскова у Пантелеймонова монастыря на берегу реки Великой. Отсюда поляками была сделана попытка обойти город и устроить другой лагерь у дороги из Новгорода близ села Любятово. Это верстах в двух примерно, а то и поболее. Но псковские воеводы, установив днем против строившегося лагеря орудия, ночью открыли огонь и полностью уничтожили его. Ночью! Абсолютно точно! На расстоянии, на которое русские еще спустя полтора века заново стрелять «научатся»…