Уинстон Черчилль. Темные времена

Медведев Дмитрий Александрович

Обращение к союзникам ознаменовало кардинальное изменение внешнеполитической концепции Черчилля.

Всегда и в любой ситуации его главным посылом было сохранение, укрепление и усиление Британской империи. После окончания Первой мировой войны он считал, что активное участие Британии в континентальных проблемах противоречит достижению этой цели. Отчасти по этой причине он вначале даже выступал против Локарнских соглашений, согласно которым Британия выступала гарантом границ между Германией и Францией, а также Германией и Бельгией. Черчилль считал, что вместо сковывания себя международными пактами нужно больше внимания и сил уделять наращиванию собственного вооружения. По его мнению, в случае новой войны Британия способна выстоять одна. Но для этого ей необходим

мощный флот и современная авиация. В 1934 году, по мере укрепления нацистского режима в Германии, внешнеполитические взгляды Черчилля подверглись значительной коррекции. Достаточно быстро распознав всю опасность новой идеологии, он до поры до времени не придавал принципиального значения происходившим по ту сторону Северного моря событиям. Но после окончательной узурпации власти Гитлером летом 1934 года он отчетливо осознал весь масштаб угрозы, исходившей от фюрера и его политики. Первой ласточкой, ознаменовавшей принятие новой стратагемы, стала публикация в начале июля 1934 года в Daily Mail статьи «Как я предлагаю сохранить мир», в которой политик выступил за «четко выраженный оборонительный союз с Францией»¹⁰⁸.

В своем новом курсе Черчилль не ограничивался объединением только «западных демократий». Еще во время создания Лиги Наций он высказывал опасения в неэффективности этого инструмента деэскалации международных конфликтов без участия в нем России. В 1934 году он вновь заявил о необходимости скорейшего обращения к могущественному союзнику¹⁰⁹. В апреле 1936 года он поделился с

Хэнки своим планом объединения военно-морских сил двух держав по сдерживанию Германии в Балтийском море¹¹⁰. По мере приближения к катастрофе его призывы к сближению с Москвой стали приобретать все более эмоциональный и горячий оттенок. «На востоке Европы находится великая держава Россия, страна, которая стремится к миру; страна, которой глубочайшим образом угрожает нацистская враждебность; страна, которая в настоящий момент стоит как огромный фон и противовес всем государствам Центральной Европы», – заявит он перед жителями Манчестера во время одного из своих выступлений в мае 1938 года¹¹¹.

Обращение к союзу с Россией интересно в трех отношениях. Во-первых, оно указывает (по мнению Черчилля) на серьезность нависшей над Британией опасности. Эта опасность была настолько велика, что даже такой заклятый антисоциалист, как Черчилль, решил обратиться за помощью к первому социалистическому государству. Во-вторых, как бы Черчилль ни относился к России, он не мог не признавать мощи этой страны, неисчерпаемости ее внутренней силы, чудовищного потенциала, а также той огромной роли, которую она играет в геополитике, вне зависимости от того, нравится это или нет государственным деятелям других стран, признают они это или, наоборот, предпочитают тешить себя самообманом. Наконец, устремив свой взгляд на восток, Черчилль уже в 1936 году приступил к созданию антигитлеровской коалиции.

У руководства Британии были свои планы. Не привыкший поддаваться эмоциям, Болдуин цинично и недальновидно выступил за противостояние Германии и России. В конце июля 1936 года он без экивоков заявил пришедшей к нему делегации депутатов обеих палат парламента: «Если в Европе и начнется война, то я с радостью понаблюдаю за тем, как большевики сражаются с нацистами»¹¹². Сменивший его на посту премьер-министра Невилл Чемберлен также проявил в этом вопросе близорукость. Он просто не доверял России. Причем чем ближе было начало войны, тем крепче становились его «подозрения относительно целей Советов»¹¹³.

Дело было не только в доверии. Отношение правящей элиты Британии к СССР в тот период способно многое объяснить и в отношении Лондона к нацизму, фактически противопоставленному коммунистической угрозе. На Даунинг-стрит Советской России боялись больше, чем вермахта¹¹⁴, отсюда «радость» Болдуина

от «сражения коммунистов и нацистов», отсюда потакание малейшим преступным посягательствам Гитлера. Черчилль же рассуждал иначе. Он не верил в захватнические планы Москвы, считая, что «русские, как французы и мы, хотят, лишь чтобы их не трогали и дали им мирно жить». И все, кто испытывает аналогичное желание, – «должны объединиться ради общей безопасности»¹¹⁵.

Краеугольным камнем коллективной безопасности, этого «сплетения различных региональных пактов в один мировой организм, с участием каждой нации», Черчилль видел силу и готовность применить ее в случае необходимости. В противном случае «ни один план предотвращения войны не имеет никакой ценности». «Все богини правосудия бесполезны без меча, – убеждал он. – Мир в его нынешнем состоянии должен иметь своих констеблей». По словам британского политика, «в мире нет иной спасительной идеи, кроме этой»¹¹⁶. Сказать, что его воззрения не встретили поддержки, – значит не сказать ничего. Своими призывами объединиться с СССР Черчилль переворачивал всю внешнеполитическую модель Англии с ног на голову. Он ударил по самым основам политики умиротворения.

Но и это еще не все. Опираясь на свои взгляды, Черчилль предлагал срочные корректирующие действия и на внутреннем фронте. Он открыто выступил с требованием «противостоять не только военной, но и идеологической агрессии»¹¹⁷ и стал настаивать на установлении контроля над деятельностью нацистских организаций, функционирующих на территории Великобритании. Он обращал внимание на создание в Берлине «специального нацистского ведомства, которое призвано развивать и согласовывать действия немцев-нацистов, проживающих за рубежом». По его словам, то, что «иностранная держава в мирное время организует своих подданных в самом сердце дружественного государства, – является оскорблением национального суверенитета»¹¹⁸.

Понимая, что времени мало, Черчилль увеличил активность в популяризации своих взглядов. За один только 1934 год, одновременно с напряженной работой над биографией своего предка 1-го герцога Мальборо (1650–1722), он написал пятьдесят статей и произнес более двадцати речей. Стараясь по максимуму использовать все возможности, Черчилль не только задействовал талант писателя и мастерство оратора, но и широко эксплуатировал свои связи и положение. Причем порой выходило немного комично. Как, например, получилось на одном из обедов у его тетки Лесли Леони (1859–1943), где присутствовал известный французский писатель Андре Моруа (1885–1967). После того как все встали из-за стола, Черчилль взял гостя под руку и увлек его в маленькую гостиную.

– Нынче, господин Моруа, – произнес он резко, когда они остались одни, – не время писать романы! Да! И не время писать биографии…

Собеседник взглянул на него с тревогой.

– Теперь нужно только одно: писать каждый день по статье… И в каждой статье нужно на все лады повторять одно и то же: французская авиация, которая когда-то была лучшей в мире, неуклонно утрачивает мощь и занимает сегодня четвертое или пятое место… Немецкая авиация, которой прежде не существовало вовсе, вот-вот станет первой в мире… Все… Больше ничего… Если вы будете кричать об этом во все горло и заставите французов слушать вас, вы окажете своей стране гораздо большую услугу, чем если будете описывать женскую любовь и мужское честолюбие.

Моруа попытался уклончиво уйти от ответа, заметив, что слабо разбирается в авиации. Да и кто его станет слушать? Нет, лучше он продолжит делать то, что у него получается лучше всего, – писать романы и биографии.

– Напрасно, – уверенно, но не без иронии ответил Черчилль, – напрасно… В настоящее время единственная тема, которая должна по-настоящему волновать французов, это опасность, которую представляет собой немецкая авиация… Ибо немецкие самолеты могут погубить вашу страну… Культура, литература – все это прекрасно, господин Моруа, но без поддержки силы культура обречена на гибель.