Укок. Битва Трех Царевен
Шрифт:
— Ну? — сквозь зубы процедила доктор. — На что жалуемся, ба-альной?! С кем гуляла? Какой срок?!
— Бо-олит просто… — прохныкала Юля, выгибаясь. — Иногда такая боль… резкая… не могу понять.
Это были пять минут ужаса. Свиридова, известная своей патологической ненавистью ко всем пациенткам моложе двадцати, копалась в ее внутренностях грубо, жестоко, будто разбирала старую кладовку. При этом она ругалась вполголоса, чертыхалась. И наконец, разогнувшись, брезгливо стягивая с руки розовые резиновые перчатки, обронила то ли с разочарованием, то ли с обидой:
— Нет у тебя ничего. Чистая. Гуляй дальше!
— А…
— Подмывайся чаще! — резко оборвала она ее. — Тогда и болеть не будет. Гулять-то вы все мастерицы, а вот себя блюсти…
Девушка одевалась за ширмой. Коричневая клеенка ширмы утешающе, робко колыхалась. Когда Юля выходила и уже шуршала фиолетовыми бахилами на пороге, Свиридова мстительно бросила в ее худую спину:
— А детей у тебя не будет. Можешь забыть! Выскребаться не надо было… по третьему разу!
И, раззявив рот, полный золотых зубов, закричала громко да ненужно, только чтобы прогнать с порога эту маленькую сволочь — немой укор ей, до сих пор незамужней: «Сле-е-дущай!!!»
Этот крик догнал Юлию и накрыл, как ударная волна близкого минометного разрыва. Она чуть пригнулась; проходя мимо корзин, содрала с ног фиолетовые бахилы. Шла, шатаясь, шаг сбивался… Как же так? Не будет. Можешь забыть! Ей же говорили: ничего, девка, и не такие рожали… Значит. Значит… Только пройдя мимо дремлющего охранника и оказавшись на теплом, нагретом крыльце, она обнаружила, что вместе с синим мешком выбросила в ящик босоножку с правой ноги. Поэтому и шаталась, и хромала. Юля обернулась. Буквы вывески женской консультации номер какой-то расплывались в контактной линзе слез. Она постояла еще немного, потом меланхолично сорвала с ноги вторую босоножку и бросила ее в стальной зев загаженной урны. Черт с ними. Все, забудь. Не будет.
…Первый раз по бетонным плитам Шевченковского, скользким и неприятным, она шла босой, как Иисус по лестнице на Голгофу, как Жанна д’Арк по коридорам монастыря-тюрьмы. Плевать!
Каменные гробы обступали ее со всех сторон, давили плечами, как в гигантской подземке. Но, не доходя до стальной двери подъезда, Юля внезапно повернула назад.
Она выбрала укромный уголок — в каменной нише. Села джинсами прямо в скопище бычков и мелких, уже жухлых листиков; разбросала ноги в джинсах; нашла в тоненьком портсигаре последнюю сигаретку с травкой, которую хранила на черный день, и высекла из зажигалки синеватое пламя. Дым расширил легкие, облегчил ношу; девушка с ухмылкой посмотрела на свои босые ступни на серо-фиолетовом бетоне, покрытые пылью, — ведь она прошагала так от самой консультации. Что ж… пусть будет так!
Дым поднимался в распаренный воздух столбиком…
Полдень. Разруха. Конец жизни.
Но на пороге квартиры она появилась с радостной улыбкой, вот только щеки были как-то странно горячи. Андрей сидел на диване, перелистывая какой-то фолиант-курсовик. Поднял голову:
— Привет, Юль… А ты чего так поздно?
— Да у меня семинар был. По римскому праву, — проговорила девушка, вешая сумочку на крючок, и тут же с ужасом увидела, что толстая тетрадь с надписью «РИМСКОЕ ПРАВО. КОНСПЕКТЫ» лежит на самой верхушке горки учебников на столе. И сразу поправилась:
— Да не сдала… забыла все. Думаю: пойду без подготовки. Сейчас, я ноги помою…
— А что
— Да каблук сломался! — прокричала Юлька уже из ванной.
Последняя надежда было на то, что Андрей не отличит термин «каблук» от термина «платформа».
…Это объявление Юлька обнаружила на мусорной урне у подъезда. На черный пластик какой-то умник налепил: «ДАКОТА. ОДИН КОНЦЕРТ! НА ПОЛЧЯНЕ. ГОРДОВОЕ ПЕНИЕ!». И мелко — место сбора и время. Не было больше никакой информации, даже о цене билетов; просто: приходите, мол.
Юлька сорвала листок, понимая, что вряд ли кому-то еще в жилмассиве, вымирающем с последней отъехавшей со стоянки машиной, нужно и интересно будет это объявление. Принесла в квартиру. Разгладила на кухонном столе. И обнаружила крохотную приписочку в самом конце: «Приходить в хипповском. Не бойтесь травы!» Последняя фраза дышала двусмысленностью. Но грела душу.
Сейшн, как оказалось, был намечен на субботу. В это время у Юли заканчивалась последняя лекция по риторике, и она ее, ничтоже сумняшеся, пропустила. Вылетела из СибАГСа в разбитых кроссовках, нырнула под мост и с наслаждением сбросила их уже на первых плитках дорожки. Так появилась дома.
Андрей сидел за ноутбуком, насупившись. Он последнее время нашел какую-то работу, не требующую особых перемещений его неуклюжего тела в пространстве, и этим приносил в их копилку стабильный, хоть и невеликий доход.
— Андрюха! — завопила Юля из прихожей. — Ты еще не собрался?! Давай… на горловое!
Он покорно выключил компьютер. Повернулся к ней, задумчиво посмотрел на ее черные пятки, на то, как она достает из пакета ненужные кроссовки, и улыбнулся:
— А я думал, у них тоже каблук сломался… Щас, иду. Мне тоже так, хипповать?
— Конечно! Это же Дакота!
…Андрей нравился ей тем, что никогда не напрягал по поводу того, как надо одеться, как надо выглядеть. С ним она полюбила долгие прогулки по городским паркам. Они бродили по теплым, ласкающим ноги, мягким асфальтам Нарымского сквера — самого старого кладбища Ново-Николаевска, где глубоко под слоями насыпанной земли покоились древние могилы предков первых купцов-меценатов, Маштаковых да Жернаковых, а ныне сновали малыши, сбивая в кучи свои и чужие коляски. Она ела мороженое, капая на коленки белым дождем; она, как ребенок, качалась на карусельках, чернея маленькими пятками. И Андрей не бурчал, как ее кавалеры, по поводу того, что она ведет себя по-детски, что все девки как девки, а она… как дура последняя… Они разговаривали. В душе у Юльки просыпались впечатления и знания, полученные за время недолгого ее пребывания на филфаке, еще до той муторной жизни с разнообразными партнерами по дозе и друзьями по шприцу.
Андрей, как оказалось, от литературы и искусства был далек, но именно поэтому внимательно слушал. И даже пытался возражать!
— …А ты помнишь «От заката до рассвета»? — запальчиво говорила Юлька, забегая вперед и размахивая кулачками, просто от волнения. — Помнишь? Кто там погиб в самом конце?
— Все погибли.
— А вот и нет, нет, нет! Пастор погиб, семью которого эти двое бандитов захватили!
— Так и семья у него вроде погибла, — морщил большой белый лоб Андрей.
— Неправда! Там в итоге кто выжил, ну, кто?