Украденная жизнь

Аргус

— А это не из той истории про миллионера? — саркастически заметил Степан Петрович. — «Спрашивайте меня о чем угодно, кроме того, как я заработал первый миллион». А как же первичное накопление капитала? Откуда они взяли деньги? Дай догадаюсь! Нашли клад, как дядя Федор из Простоквашино! — и он громко рассмеялся, откидывая голову назад.

— Нет! Исключительно свои сбережения и собственные изобретения. И стали они состоятельными далеко не сразу. Около пяти лет. А до этого — двадцать пять лет

упорного труда!

— Ну, это уже ваше дело. Так почему это марксизм устарел? — вернулся к теме их разговора дедушка Светы.

— Потому что мир кардинально изменился. Где Вы сейчас увидите пролетария, гремящего своими цепями, у которого ничего нет? — спросил юноша. — Многие пролетарии очень даже неплохо живут. Появились: пенсии, больничные, масса пособий, и прочих социальных благ, которых не было раньше.

— Этого всего добились трудящиеся в постоянной борьбе! — с гордостью произнес старый большевик.

— Не спорю. Но главное — почему правящие классы изучаю марксизм — это не классовая борьба, лежащая в его основе!

— А что же?

— Это идея мирового правительства, о котором мечтают глобалисты! Вот что их интересует в марксизме! И думаю, что и Маркс, который ни разу не был пролетарием, а всего лишь иждивенцем сидевшим на шее у капиталиста Энгельса, и, как сейчас поговаривают, у финансистов Ротшильдов, думал именно об этом.

— О чем? — угрюмо спросил старый спорщик неожиданно столкнувшийся с таким отпором.

— Что править миром будут не пролетарии, а те, кто стоит в тени дергая за нужные ниточки. Мой отец считает, что это должны были быть финансисты. Заметьте, что удар Маркс наносил: по промышленному капиталу, по производителям, а вот про финансистов и банкиров молчал! Кстати, именно сейчас мы и наблюдаем этот процесс. И вообще, мой папа говорит, что те кто не жалеет об СССР — у того нет сердца. А тот, кто хочет его восстановить — не имеет головы!

— Конечно, а что ему еще говорить! Он то сам неплохо устроился при новых порядках, — горько произнес старик.

— Напомню Вам, уважаемый Степан Петрович, что народ сам снес Советскую Власть! Таких митингов в поддержку Ельцина никогда в Москве не было, и наверное уже не будет!

— Да-а, язык у тебя подвешен дай Бог каждому! Так, наверное, ты и Свете голову заморочил! Речами своими умными, — вздохнул ее дедушка. — Даже я, если честно, растерялся.

— Идите пить чай! — позвала с кухни девушка.

— Идем, птица-говорун, — произнес, вставая с кресла, старый журналист призывно кивая в сторону гостя.

На кухонном столе стояла тарелка с картофельным пюре и котлетами. Рядом — тарелочка поменьше с нарезанными овощами и три дымящиеся чашки с ароматнейшим чаем. Отдельно стояла креманка с вишневым вареньем.

— А почему тарелка

одна? — удивился дедушка Светы. — Как же вы?

— Деда, мы уже поели. Сережа меня пригласил к себе домой, познакомил с родителями, а они предложили мне пообедать с ними. Отказываться было неудобно. Ну и… мама Сережи собрала мне с собой контейнеры, чтобы я не возилась вечером с ужином.

Старик нахмурился, а Сергей, уже предчувствуя что тот скажет, воскликнул:

— Вот этого не нужно!

— Светочка, где ты нашла этого балабола? — усмехнулся Степан Петрович. — Он умудрился переговорить даже меня.

— Сережа, ты что? Обидел дедушку? — строго спросила внучка.

— Такого попробуй обидеть, — пробурчал юноша, — живым не уйдешь. Он сразу с лестницы спустит. Даже в мыслях не было его обижать.

— Деда? — Света перевела взгляд на дедушку.

— Не обижал он меня, — рассмеялся Степан Петрович, — но язык у него подвешен будь здоров, да и знает много. Смотри, внученька, он тебя как Сирена уболтает и разведет, ты даже не заметишь.

— Не бойся, деда. Он только на вид такой. А на самом деле очень робкий и нерешительный, — рассмеялась внучка.

— Да? — удивился старый журналист вскидывая бровь и в изумлении взглянув в сторону кавалера внучки. — Вот чего-чего, а робости я у него как-то не заметил. Ну и что же мне не нужно делать? — он обратился уже к Сергею.

— Не нужно говорить, что Вам принесли объедки с барского стола! — в упор глядя на вредного деда, произнес юноша.

— Сережа! Дедушка так совсем не думал! — запротестовала Света. — Правда, деда? Ты чего молчишь?

— Светик! Он меня пугает. Складывается впечатление, что он мысли читать умеет. Не такими словами, но примерно это я и хотел сказать, — не стал отпираться Степан Петрович. — А ты то как об этом догадался?

— Откровенно говоря, с Вашим отношением к капиталистам, догадаться было не сложно, — ответил юноша с усмешкой и тут же парировал: — Но тут Вы допустили две ошибки.

— Любопытно. И какие же?

— Во-первых, мы не буржуи!

— А кто же Вы?

— Мы капиталисты-пролетарии! — гордо заявил Сергей.

— Кто? — удивилась Света скептически глядя на своего кавалера. — Это как?

— Как там у Высоцкого? Помните? «Все мозги разбил на части, все извилины заплел», «Краснобай и баламут»! — расхохотался ее дедушка. — Я же говорил! Объяснись! Будь так любезен.

— Да пожалуйста! Мы все заработали сами. Ничего не украли и не приватизировали. Рабочим платим на двадцать процентов больше, чем в среднем по отрасли. Вот так! Так что никакие мы не буржуи!

— Хорошо, хорошо. Убедил, — замахал руками старый коммунист, капитулируя. — А что там у тебя во-вторых?